Государство и светомузыка - Эдуард Дворкин

На улице Александр Николаевич был опущен и поставлен на ноги. Немедленно обернувшись, чтобы отблагодарить вынесшую его с поля брани загадочную силу, он узрел могучую фигуру, закуривавшую на ветру дорогую тонкую папиросу.

Великий Композитор набрал полную грудь бодрящего сырого воздуху.

— Георгий Валентинович?.. Вы?!

Плеханов заговорщицки подмигнул и показал в улыбке безукоризненно ровные зубы. Выглядел он не совсем обычно. Глаза были подведены, борода обрита, до плеч свисали кудрявые белые локоны. Одет он был в вывернутый наизнанку овчиный полушубок и высокие, до пахов валенки.

— Я теперь Бельтов, — Великий Мыслитель рокотнул знакомым бархатным баском. — Временно живу под псевдонимом. Политический сыск счел мое пребывание в Петербурге нежелательным, а анархо-синдикалисты буквально влюбились и не отпускают, ходят по пятам…

— Так это они там? — догадался Великий Композитор, показывая на только что покинутое здание, из которого продолжали доноситься шум и крики.

— Кто же еще! — Плеханов-Бельтов ловко сплюнул в стоявшую на другой стороне улицы урну. — Им только повод дай… силушка скопилась недюжинная… сегодня, вот, пригодилась…

Несколько коммивояжеров, помятых и потных, выскочили из почтамтских дверей и завертелись на мокром тротуаре. Георгий Валентинович сбил их с ног парой хорошо поставленных ударов. Со стороны Невского раздался тревожный колокольный перезвон. К месту стремительно приближались санитарные кареты, красная пожарная машина. Со стороны Коломны показались летящие во весь опор конные жандармы с шашками наголо.

— Однако, здесь становится неуютно, — Плеханов бросил окурок и потянул Скрябина в боковую улицу. — Давайте пройдемся…

Спокойная уверенность большого и сильного человека, идущего рядом вереницею проходных дворов и тихих мрачных переулков, постепенно передавалась и Александру Николаевичу. Выпавшие на его долю переживания более не казались столь уж значительными.

В подвернувшейся на пути аптеке Скрябину промыли царапины, залепили щеку бактерицидными пластырем, остановили перекисью водорода носовое кровотечение.

— Вообще-то, вы действовали неплохо, — промазывая заодно йодом сбитые костяшки пальцев, подбодрял Великого Композитора Великий Мыслитель. — Более того — человек семь вы уложили просто профессионально. Хороши были удары ногами — почти все в пах или подбородок… а вот аперкот надо бы подработать… замах широковат… кисть прогибаете… неуверенность какая-то. Вернемся в первопрестольную, непременно поведу вас в гимнастический зал на тренировку… станете заправским кулачным бойцом… оно и для здоровья полезно — размяться иногда да хамов поучить…

Меж тем в воздухе разговелось, день набирал силу, тужившееся за облаками солнце в нескольких местах прорвало ненастную хмарь, люди на улицах приосанивались, мужчины наслюнявленными пальцами приглаживали растрепавшиеся на ветру височки и выпрямляли спины, дамы упруго завертели невидимыми под множеством юбок бедрами, бодро сновали под ногами крикливые, на деревянных с колесиками досках, обрезные инвалиды, предлагавшие рассыпные папиросы и спички, близилось время обеда.

В животе Великого Мыслителя вдруг явственно и басовито заурчало, почти одновременно схожий звук, тональностью чуть выше, раздался и внутри Великого Композитора. Оба рассмеялись и, не сговариваясь, потянули носами. Из раскрытых форточек доносились ароматы жареной на подсолнечном масле картошки, ухи из разнорыбицы, духмяных ревеневых пирогов.

— Сейчас мы — по Фонарному, свернем на Ковенский, костел посмотрите, выйдем на Графский, через него на Владимирскую, — энергично повел Скрябина Плеханов, — там приятель мой кавказский ресторан держит…

У главного входа кишели филеры в потрепанных котелках и длинных гороховых пальто — уткнувшись в газеты, они, тем не менее, зорко оглядывали каждого, входившего в заведение.

Увлекая за собой попутчика, Плеханов нырнул в какую-то щель, полную битого стекла и кошачьих ароматов, неприметная железная дверь возникла перед ними, условленный ритмичный стук немедленно вызвал прозвучавший изнутри глухой невнятный вопрос — незамедлительно последовавший ответ, столь же глухой и невнятный, оказался единственно верным и исчерпывающим. Пароль сработал, проржавевшие шарниры скрипуче завертелись, стальной лист, подрагивая, поехал в сторону, свирепый плечистый детина выскочил наружу и сшибся грудью с Георгием Валентиновичем. Титаны обнялись, мосластая черная лапа была протянута Александру Николаевичу. Они вошли в клубящееся, остро пропахшее мясным духом тепло. Вернувшееся на место железо тотчас отсекло их от внешнего мира…

Заботливые руки стягивали тяжелую шубу, вокруг слышались веселые гортанные выкрики, глаза и уши привыкали к новой обстановке. Плеханов, уже без полушубка, валенок и парика, хлопал по плечам смуглых статных джигитов, возбуждающе звенела выставляемая на стол посуда.

Потаенная комната, выгороженная за кухней в лабиринте подсобных ресторанных переходов, служила по всей вероятности для конспиративных встреч. В глаза бросались вымазанный краской ротапринт, стопка свежетиснутых прокламаций, свернутые в трубку транспаранты и знамена. Привлекали внимание и составленные в ряд двухспальные кровати с толстыми пуховыми перинами.

— Шпиков у входа — тьма тьмущая! — сочнейше прокатывался под низким деревянным потолком басок Георгия Валентиновича. — Все еще Сувенирова ловят или по мою душу? Уже и лекции прочесть нельзя…

— Не угадали! — впустивший их плечистый детина, судя по всему, хозяин заведения, неожиданно прицокнул языком и подмигнул Скрябину. — Утром совершено нападение на Почтамт. Экспроприировано около миллиона в купюрах и золоте… действовал кто-то заезжий… Камо и Коба волосы рвут от зависти. — Плечистый еще раз цокнул и еще раз подмигнул Великому Композитору…

Они мыли руки в туалетной комнате.

Георгий Валентинович странно и как-то по-новому посматривал на друга, улыбался, покашливал, многозначительно крутил могучей шеей.

Александр Николаевич не выдержал — обрызгался, выронил скользкий обмылок.

— Нет, это решительно невозможно! — Он выпрямился и упрямо мотнул небольшой, правильно посаженной головой. — Вы же знаете… я не способен… я не знаю, кто взял деньги на почтамте… это недоразумение или провокация! — Торопливо воспользовавшись полотенцем, Скрябин принялся выворачивать карманы. — Как видите, никакого миллиона в кредитках и золоте у меня нет… вот, расческа, носовой платок, записная книжка… деньги… тысяча рублей — вчерашний мой гонорар за игру… более — ничего!.. Уверен — в самое ближайшее время пропажа найдется, либо будет определен истинный похититель!..

Плеханов обстоятельно вытирал каждый палец. Его лицо сделалось серьезным. Не слишком уделявший внимание бытовым деталям Скрябин вдруг отметил, насколько к лицу Великому Мыслителю малиновая с узором косоворотка, как ладно облегают его зауженные плисовые штаны.

— Да… конечно, — Плеханов почесал непривычно гладкий подбородок. — Давайте обсудим ситуацию позже… а сейчас нас ждут за столом…