Атака мертвецов - Тимур Максютов

Резко возросшая активность Тихоокеанской эскадры под командованием Макарова испугала японцев: им мерещился прорыв русских кораблей к портам Кореи, избиение транспортов, набитых под завязку японской пехотой…

Но с гибелью адмирала опасность исчезла; портартурцы и носа не казали из своей прочно запертой мышеловки.

Японская армия неумолимо ползла на север, сопровождаемая тысячами носильщиков-корейцев и сотнями джонок, перевозивших продовольствие и фураж; узкие прибрежные тропы, размываемые дождями, то и дело задерживали продвижение. Выглядело всё так, будто самураи сами не особо рвались встретиться с русской армией, опасаясь последствий…

– Наша позиция на пограничной реке Ялу сильна неимоверна, – рассуждал штабс-капитан, – и вполне может остановить японское продвижение до тех пор, пока из России не прибудут необходимые подкрепления. Да только ведь и эту испортим…

Поручик Ярилов не расслышал последних слов: подвода пошла на подъём, заорал возница, нахлёстывая уставших лошадёнок. Андрей ловко соскочил – и чуть не растянулся: набухшая водой земля предательски скользила.

Схватился за дощатый борт, прикрикнул на обоз– ных:

– Ну, чего заробели? Помогай, братцы.

Затащили повозку совместными усилиями. Ярилов вновь забрался на телегу, дрожащими от пережитого напряжения руками достал портсигар.

Штабс-капитан, так и не поднявшийся с сена, недовольно заметил:

– Зря вы так, друг мой. Не дело офицеру совместно с «крупой» телеги таскать. Этак недалеко и до панибратства, до потери уважения.

Ярилов прикурил, укрываясь от ветра. Выбросил спичку. Сказал:

– Не стоит держать наших солдат за недоразвитых дурачков. Всё они верно понимают. И уважают за дела, а не за одни лишь погоны. Вам бы разок в бой с ними сходить, из солдатского котла похлебать недельку – вот отношения и наладятся.

– Чтобы я, потомок остзейских баронов, – фыркнул собеседник. И продолжил:

– Так о чём я? Да, флот наш, как всегда, опозорился. Сидят, спрятавшись за береговыми укреплениями, пока япошки всю Корею заполонили. А ведь сколько денег на них потрачено, сколько сил! Один броненосец стоит больше, чем полное оснащение целой дивизии. Вот вы про пулемёты слыхали, поручик?

– Даже видел на стрельбах, – кивнул Ярилов, – величайшее изобретение. Ленту в двести пятьдесят патронов за полминуты выпускает.

– Именно! Представляете, сколько пользы от такого оружия при обороне позиций? Вот даже нынешних, куда мы с вами направляемся? Так я открою вам секретные сведения, – штабс-капитан оглянулся и понизил голос, – во всей Маньчжурской армии пулемётов всего восемь штук. Вы не ослышались: не восемьсот и не восемьдесят – восемь! А на каждом броненосце их по шесть. Без дела ржавеют. Вот вам и пример несправедливого отношения к армии. Флотские только топиться красиво умеют да в кают-компаниях икру из хрусталя жрать. А нам, армейским, как обычно, выручать. В грязи по уши и без всяких кают-компаний.

– Надоело, – сказал Ярилов, – не вижу смысла в этих едких враках. Флотские, армейские – какая разница? Враг общий, Отечество одно на всех. Честь имею.

Андрей выскочил из телеги и быстро пошагал в голову колонны, не обращая внимания на крики скучающего штабс-капитана.

* * *

Из письма поручика А. И. Ярилова, май 1904 г.

«…необычайная, дикая красота. Уже за Волгой начинается безлюдье, лишь изредка мелькнёт деревенька или башкирец со своим табуном; но за Уралом открываются настоящие просторы. Зелёная стена тайги; горы, дремлющие в своём тысячелетнем сне; необычайный синий океан Байкала, который можно пить взглядом вечность. Небывалая чистота разливается в сердце, гордость за свой народ, сумевший присоединить эти красоты и богатства – и горечь, что сделано столь мало, не освоено и толики. Говорят, что от Екатеринбурга до Тихого океана населения едва миллион, причём каждый пятый – военный либо казачьего сословия; по сути, мы будто имеем в составе государства совершенно необжитую планету наподобие Луны. Люди здесь особенные, отличны их речь и уклад жизни; они даже называют земли к западу от Уральского хребта Россией, а свои – Сибирью, словно это – различные страны.

Так ведь и верно: различные.

Казаки забайкальские, или «гураны» – пожалуй, на треть бурятской крови; смуглые, узкоглазые, редкобородые, но считают себя русскими по языку и вере. Упрямцы в бою; и упрямство это, как и особенная мужественность, происходят от тяжести и суровости их жизни, когда зима занимает две трети года, страшные морозы и бедные почвы не позволяют растить в нужном количестве жито; добывают они себе пропитание скотоводством, рыбалкой и охотой, не сильно отличаясь в этом от местных полудиких племён.

Двадцать две сотни казаков генерала Мищенко проникли через корейскую границу, дабы сдерживать японский натиск, пока будет обустраиваться позиция на реке Ялу; да только без толку. После нескольких малозначительных стычек казаки отошли, а выигранное ими время было потрачено впустую.

Мне больно говорить об этом, братец; наверное, мои слова вымарает военная цензура, но я скажу: бездарность, благодушие и лень – вот наши военачальники в Маньчжурии. Я был поражён, прибыв в расположение своей новой роты: за три недели не сделано ничего, вместо защищённой позиции – какие-то дурацкие брустверы из веток, засыпанных землёй, не прикрывающие стрелков и до пояса. Когда я возмутился, почему не роются окопы полного профиля и траншеи рокадного сообщения между позициями для скрытной переброски войск – меня подняли на смех! Командир полка посоветовал мне поменьше думать и тут же пригласил на вечерний банчок.

Всюду царили высокомерие и беззаботность; мне пришлось слышать, как один надутый полковник из штаба генерала Засулича всерьёз рассуждал о природной неполноценности японцев: мол, их хилые солдатики не способны даже справиться с нормальной винтовкой вроде нашей мосинской, и потому их «арисака» имеет меньший калибр, вес и длину. Полковник разошёлся не на шутку (чему в немалой степени способствовали полграфина шустовского коньяку) и в красках описал, как наши чудо-богатыри будут насаживать на штык по полдюжине «макак».

Что же я? Написал рапорт самому Куропаткину, возмущался, требовал заняться подготовкой обороны? Ничего подобного. Я лишь подтянул солдат, постарался ближе познакомиться с офицерами и унтерами, но больше времени тратил на карты и пустые разговоры.

Стыдно ли мне? Да, стыдно – но теперь-то поздно. И ведь всегда найдётся себе оправдание: что я мог, обычный ротный командир, да к тому же новичок в этом полку?

Запомни, братец: что бы ни случилось в твоей жизни – всегда настаивай на своей правоте, скандаль, кричи. Тогда тебе не видать карьеры, но хотя бы совесть будет меньше грызть. Быть может.

Командование размазало имеющиеся войска тонкой линией на протяжении ста вёрст фронта; передовые отряды охотников при первых выстрелах отошли; мы с необъяснимой беспечностью наблюдали, как хлынувшие японские войска занимали острова на реке Ялу и её рукавах; как они готовили понтонные переправы и скапливались в местах будущего наступления. А ведь они были с наших правобережных высот как на ладони; не понадобились даже столь обожаемые тобой аэростаты, о которых здесь и не слыхали.