Тайна индийских офицеров - Мэри Элизабет Брэддон

«Тридцать шиллингов еженедельно, — думал Жильберт, — маловато для такого богача, как майор Гранвиль Варней; но он, если захочет, может возвести меня на виселицу, поэтому я поневоле должен довольствоваться тем, что он мне предлагает… Черт его побери!»

После этого восклицания Арнольд лег в постель, но заснуть не мог. Он прислушивался всю ночь к стуку экипажей, проезжавших по Ватерлоо-Рид, а когда начинал дремать, ему снилось пение жаворонка в Севеноакском лесу и бледное, окровавленное лицо убитого им человека.

Со дня исчезновения маленького баронета прошло четырнадцать лет. Клэрибелль Вальдзингам с мужем все еще жили Лисльвуд-Парке. Нотариус сэра Ланцелота, переехав в Лисльвуд, собирал доходы с имения и посылал их во Флоренцию банкиру баронета. Поселянам казалось, что род Лисля исчез с лица земли: никто из его представителей никогда не появлялся в наследственных владениях. Прошло четырнадцать лет, но в семействе Вальдзингама ничего не изменилось, если не считать того, что рождение второго сына немного утешило бедную Клэрибелль, и его чудесные любопытные глазки оживили печальный опустевший дом, где она пролила столько горячих слез о своем первенце. Через четыре месяца после исчезновения сэра Руперта доктор сообщил капитану, который по-прежнему, бледный и озабоченный, сидел перед ярким огнем в библиотеке, что у него родился сынок с карими глазками, который, Бог даст, вырастет на радость и на счастье благородным родителям, вынесшим такое испытание. Вскоре замок и парк огласились веселым несмолкаемым смехом и звуками свежего серебристого голоска, раздававшегося здесь с утра до ночи. Своим прямым, смелым, живым характером мальчик очень напоминал капитана, каким он в первый раз прибыл в Лисльвуд-Парк и влюбился в Клэрибелль Мертон. Артур Вальдзингам всей душой привязался к сыну; он беспрестанно возился с его игрушками, пони, ружьем и лодкой, в которой катал его по озеру парка; ему никогда не надоедало слушать его болтовню и скакать с ним по бесплодным равнинам. Когда же мальчика отдали в Итон, отец горевал больше матери.

— Что, если с ним что-нибудь случится, Клэрибелль? — говорил он жене.

Эти слова побуждали такой ужас в душе пугливой Клэрибелль, что она порывалась послать в Итон нарочного, если б муж не удерживал ее от этого.

— Он в руках провидения, Клэрибелль, — успокаивал он жену. — Я не смог вернуть вам потерянного сына, хоть я любил его, чему Бог свидетель!

Молодой Вальдзингам своими способностями, дарованиями, своим открытым и великодушным характером расположил к себе все начальство Итона, а капитан с женой жили одни в Лисльвуде. Мальчик пробыл в Итоне ровно два года, навещая родителей лишь во время каникул, которых капитан всегда ждал с лихорадочным нетерпением. Прислуга замка сделала печальное открытие: бравый, стройный капитан Вальдзингам сильно изменился: он стал дороднее, его черные волосы начинали седеть, стан заметно согнулся, а сам он с каждым днем все тяжелее опирался на трость с золотым набалдашником. Ему не было и сорока пяти, а он казался почти стариком, между тем как прелестная белокурая его жена почти не постарела со дня своего второго брака. Майор Варней с супругой давно были уже в Индии, и Артур Вальдзингам редко получал вести о своем милом друге с золотистыми бакенбардами. Сторожка приняла более приветливый вид, как только мрачная фигура браконьера исчезла из Лисльвуда. Теперь в ней поселился маленький человек с румяным лицом — мясник села Лисльвуд; у калитки, где прежде любил сидеть бледный Джеймс Арнольд, сейчас резвилось полдюжины розовых малюток.

В один из июньских дней капитан с женою сидели в парадной гостиной. Он курил, между тем как взгляд его рассеянно бродил по обширному парку и цветникам, видневшимся из окна. Миссис Вальдзингам расположилась около него на диване с вышиванием в руках. Он докурил сигару и, глубоко вздохнув, обратился к жене.

— Клэрибелль, — произнес он, — бросьте вашу работу и скажите мне: сколько лет мы женаты?

— Считая с февраля уже четырнадцать лет.

— Четырнадцать лет!.. Если бы ваш сын, сэр Руперт, был здоров и невредим, в этом году мы отпраздновали бы его совершеннолетие.

— Да, в будущем месяце: он родился третьего июля.

— Третьего июля, а сегодня четвертое июня: он стал бы совершеннолетним через двадцать девять дней.

Миссис Вальдзингам вздохнула и отложила работу.

— Мне не следовало предаваться воспоминаниям… я огорчил тебя. Но сегодня я чувствую странное желание говорить об этом… кинуть взгляд на прошлое, которое все было громадным заблуждением, с начала до конца… Я думаю о том, сколько энергии было затрачено напрасно, сколько сил израсходовано на сущие безделицы… сколько я перенес горя и стыда…

— Артур!.. Артур!.. — тоскливо сказала Клэрибелль.

— Клэрибелль, мы вместе уже пятнадцатый год, и в течение всего этого времени вы даже не спросили меня о том, что омрачило мою душу и жизнь! Вы не захотели узнать о скорбной тайне, которая сделала меня необщительным, невнимательным, недовольным, скучающим, несчастным человеком!

— Я не смела расспрашивать вас об этом, Артур!

— Бедняжка!.. — сказал он. — Впрочем, оно и лучше!.. Лучше мне умереть со своей печальной тайной… Вы похороните меня в Лисльвудском склепе, не так ли, Клэрибелль? Прикрепите к алтарю мраморную дощечку, на которой будет красоваться надпись, что я был лучшим из мужей и превосходнейшим из людей… вы сделаете это для меня, мой белокурый друг?

— Артур, как вы можете говорить об этом?

— Я говорю так вследствие убеждения, что не доживу до пятидесяти лет, и сегодня оно стало несравненно сильнее!

— Артур!.. — с упреком проговорила Клэрибелль.

Лицо ее стало тоскливым; она встала с дивана и подошла к мужу.

— Сядьте на место, Клэрибелль, — сказал капитан. — Если шум у меня в ушах, мрачная тень, так часто застилающая мне глаза, и спазмы, сжимающие грудь, — если все эти симптомы, которые особенно усилились сегодня, не обманывают меня, то я скоро умру! Будьте доброй матерью моему сыну, Клэрибелль, и иногда вспоминайте обо мне, когда меня не станет.

— Вы жестоки, Артур! Вы страдали, замечали все эти симптомы и ни разу не посоветовались с доктором, зная, как вы мне дороги!

— Это правда, Клэрибелль? Неужели я не был для вас тяжелым бременем, несносным, скучным мужем, бездной, поглотившей ваше земное счастье, лишним человеком?.. Клэрибелль, рассказать ли вам историю одного молодого военного, служившего со мною? У этой истории много общего с моей собственной… Она очень печальна, но глубоко правдива, хотите ее послушать?

— Да! — сказала она.

В комнате был полумрак, но лицо капитана освещали лучи заходящего солнца. Он не смотрел на жену: его печальные глаза были устремлены на необъятное небо, задернутое дымкой облаков.

— Подобно мне, Клэрибелль, этот человек был сиротой, младшим сыном в семье, известной в Соммерсете; у него не осталось никого, кроме дяди, брата его отца, который воображал, что устроил его карьеру, отправив его в армию. Когда молодой человек отправился в Индию, его новые друзья сочли, что никогда не видели подобного красавца. Он уехал в Индию веселым, беззаботным, небогатым, но честным человеком. Говорили, что он сражался как храбрец; скоро получил офицерские эполеты и вернулся в Англию. Там он влюбился в девушку, которая, доведя его до безумия своим безмолвным одобрением, в конце концов изменила данному ему слову с таким же бессердечием, как это сделали вы, Клэрибелль, простите меня за сравнение!.. Уныние и отчаяние овладели его душою, но он не размозжил себе голову камнем, а оставил изменницу, намереваясь отомстить ей. Когда он возвращался в Индию, ему пришлось на два дня остановиться в Саутгэмптоне, поскольку корабль не был готов к отплытию. Он встретился с товарищами — такими же, как и он, беззаботными молодыми людьми, и пил вместе с ними до одурения, чтобы заглушить страдания. Вечером вся компания отправилась в театр. Он мне часто рассказывал о том, что испытал в тот вечер. Был одиннадцатый час, когда он вошел в пыльный и почти пустой партер. Занавес был опущен, и офицеру казалось, что изображенные на нем фигуры движутся, как живые. Звуки оркестра резали ему слух, в ложах сидели разряженные женщины, улыбавшиеся хохотавшим без умолку блестящим офицерам. Мой знакомый прислонился головой к спинке кресла и тотчас же заснул. Когда он пробудился, оркестр только что закончил играть, и публика разразилась оглушительными аплодисментами. Он посмотрел на сцену, освещенную коптящимися лампами, и посреди грязных грубых декораций увидел прелестное создание. Не хочу утомлять вас, милая Клэрибелль, подробным описанием этой женщины; достаточно сказать, что она обладала чарующей прелестью, почти неотразимой и способной ослепить всех и каждого. На ней был эксцентричный мужской костюм, плащ из бархата и атласа, отделанный блестящей золотой каймой, щегольские полусапожки из желтого сафьяна и берет с развевающимися разноцветными перьями. Все ее движения были грациозны и изящны, и ни один художник не сумел бы изобразить все их очарование. Давали какой-то водевиль, и ей приходилось довольно часто петь. Она обладала чрезвычайно сильным, гибким, великолепно поставленным голосом. Когда мой сослуживец вышел из театра, он был отуманен, ослеплен, очарован!