Темное время  - Андрей Васильев

Еще чуть-чуть, и я начну опасаться того, что он подастся к метросексуалам или начнет посещать барбер-шоп.

Жуткое название, кстати. Вроде бы всего-то брадобрейня, но как страшно звучит – «барррберррр-шопппп». Брррр….

Что же до Арвенов, и иже с ними – тут особо и думать нечего. Флаг им в руки, ветер в спину, электричку навстречу.

Да, об электричках. Надо валить из города, нечего мне тут делать больше. Амурные дела закончены, работы у меня, по сути, больше нет, а в Лозовке забот полон рот. Ремонт, посевная, сбор трав. Вторая русальная неделя, опять же, на носу.

Короче – заскочу в банк, скажу девчулям, что я увольняюсь, отдам заявление в отдел кадров, закуплюсь всем необходимым – и в глушь, в деревню.

Но, в полном соответствии русской народной поговорке о планах и божественном промысле, который на них воздействует, все прошло не так гладко, как задумывалось.

В первую очередь потому, что госпожа Ряжская оказалась в банке. Уж не знаю – меня ли она ждала, или просто звезды так на небе встали, но – увы и ах.

– Смолин! – чуть ли не сразу после того, как я вошел в здание, меня цапнула за рубаху новый секретарь Волконского, очаровательная кареглазая стройная девушка, которую весь рабочий персонал сходу стал называть Юленькой. – Ты чего? Почему в таком виде? Почему через главный вход? Ты же знаешь, правилами внутреннего распорядка строжайше запрещено…

– Да я пропуск потерял, – честно ответил ей я. – Искал – не нашел.

И это была чистая правда. Фиг его знает, куда эта карточка завалилась. В сумке ее нет, в карманах тоже. Что до внешнего вида – ну да, без пиджака. Но не в джинсах же, и не в шортах? Хоть и был соблазн.

– Я фигею, дорогая редакция! – Секретареныш даже рот раскрыл от изумления. – Тебя же за пропуск безопасники сожрут! Или вообще уволят. Может, даже «по статье»!

– На то и рассчитываю, – тихонько щелкнул я Юленьку по носику. – Пойду сдаваться. Может, без «статьи» обойдется. Генка тут?

– Ты с похмура, что ли? – принюхалась ко мне девушка. – Или какой дрянью закинулся? «Генка»! Геннадий Павлович! И не к нему тебе надо, а к Дмитрию Борисовичу в кабинет. Он сказал, что как появишься, так сразу! И из здания тебя не выпускать.

– Ну это уже перебор, – заметил я. – Это Конституции противоречит, и Уголовному Кодексу, скорее всего, тоже. Я не согласен, чтобы меня где-то против воли удерживали.

– Хорош уже шутки шутить, – рассердилась Юленька. – Саш, охота тебе вылетать отсюда с треском и плохими рекомендациями вдобавок, а? Ну да, ты безбашенный, со своей жизненной позицией, и это круто, но… Как говорит моя бабушка – не плюй в колодец, пригодится на обратной дороге воды напиться.

– Грех не прислушаться, – согласился я. – Ладно, пошли уж. Не ради Волконского согласился, ради тебя. Ну и из уважения к твоей бабушке.

Какая мне разница, кому заявление об уходе отдавать? Что кадровик, что председатель правления – все едино. Тем более что его ему и подписывать.

– Позавчера Ряжская тоже здесь была, о тебе спрашивала, – шепотом сообщила мне Юленька у самой двери кабинета Волконского. – Это так, для справки.

– Понял, принял. – Я выбил заковыристую дробь по двери кабинета предправа, не дожидаясь ответа, толкнул ее от себя, и вошел внутрь со словами: – Вызывали, Дмитрий Борисович?

– Смолин! – преувеличенно-гротескно всплеснул руками Волконский, чем немало меня удивил. В списке многочисленных способностей и умений Дмитрия Борисовича ранее никогда не значились ни сарказм, ни ехидство. Как мне всегда казалось, он к ним был вовсе не способен. Однако – ошибочка вышла. Может, кресло предправа, как некий магический артефакт, даровало ему несколько новых талантов? – Мы уж и не чаяли тебя увидеть! Хотели в розыск объявлять, задействовав административный ресурс в органах правопорядка.

– Как чуял, – дружелюбно поддержал шутливый тон я. – Сам пришел!

– Саша, дорогой мой, хочу заметить, что на работу надо непременно являться каждый день, а не тогда, когда прогулочный маршрут проходит вблизи от нее, – задушевно продолжил Волконский. – Ей-богу, даже странно, что мне приходится объяснять тебе такую простую и незамысловатую вещь. Скажу так – если бы не Ольга Михайловна, ты бы сейчас гадал, куда тебе с такой красивой «трудовой» податься. Я к тебе отношусь хорошо и зла не желаю, но, когда сотрудник демонстративно игнорирует трудовую дисциплину, подобное надо пресекать. Причем максимально жестко, чтобы остальные четко осознали, что незаменимых у нас нет. Есть незамененные.

– Дмитрий Борисович, да это все прекрасно понятно. – Я прижал руки к груди. – Желаете – увольте, нет проблем. Причем из лучших побуждений это говорю. Да вот прямо сейчас на меня поорать можете, а я потом, когда из кабинета выйду, скажу, что вы меня по ковру кабинета как масло по хлебу размазали, и что у вас стальная хватка, как у царя зверей льва. Еще приказ по банку издайте, чтобы все были в курсе моего преступления и последовавшего за ним неотвратимого наказания.

– «Статья», Саша, – покрутил у виска указательным пальцем Волконский. – В нашей сфере это все. Это «волчий билет». Тебе после такого либо область личного применения менять придется, либо новую трудовую заводить. Да и то не факт, что номер пройдет. Банков становится меньше, отбор в них жестче, «безопасникам» работать все легче. Крайне узок круг профессиональных служащих, все всё про всех знают.

– И зарплаты все ниже, – продолжил я логическую цепочку. – Так что поменяю область личного применения. Ну? Будете показательную порку устраивать, или мне заявление по собственному писать?

– Саш, тебе на зарплату жаловаться грех, – подала голос Ольга Михайловна, которая, оказывается, тоже присутствовала в кабинете. Она обнаружилась в огромном кресле Волконского, а не заметил я ее только потому, что она к окну в нем повернулась. – Разве нет?

– Не все возможно измерить деньгами, – ушел от прямого ответа я. – Они важны, но свобода дороже.

– А зачем тебе свобода? – задушевно поинтересовалась Ряжская. – Что она тебе даст? Если ты не в курсе, так нынешний век принадлежит социуму. Разумеется, человек всегда был стадным животным, еще с тех пор, когда толпы волосатых существ шатались по Среднерусской равнине, занимаясь собирательством и изумленно глядя на груды камней, что приволокли с собой ледники. Но наше время – это гимн корпорациям, рекламе и технологиям, которые сделали человечество обществом потребителей. Угрюмые выживатели-Робинзоны ушли в прошлое, теперь всё решает скорость вайфая и умелое использование коммуникативных навыков. Ну выпадешь ты из движения – и что? Через пару недель ты будешь ощущать себя рыбой, которую вытащили на берег. Всё не то, всё не так, и ты словно не живешь. Непрерывное вербальное и сетевое общение – главный наркотик двадцать первого века, мы все на него «подсажены» намертво. Нет-нет, человек сегодня не винтик в большой машине, это все отблески славы тоталитарного ушедшего века. Теперь он личность среди миллионов других личностей. И его главная задача убедить в этом всех-всех-всех, но самое главное – себя любимого. Теперь ответь мне, дружочек – на сколько дней свободы и тишины тебя хватит?