Внутрь они не заглядывали. Бедняга Смоллбон. После хорошей погоды. Этрусская сеть - Майкл Гилберт

Жизненный путь Юстаса Коккерила, бывшего сержанта королевской артиллерии, члена Союза конторских служащих, который так заботливо пестует фуксии в своем садике в Масвелл Хилл и который, как позднее оказалось, имеет еще и другое, куда более удивительное хобби.

Не позабыли и про дам.

От Элизабет Корнель из Севенокса, той самой участницы чемпионата по гольфу, Анны Милдмэй, дочери славного отца, и Сисси Читтеринг, жившей в Далвиче и заполнявшей вечера народными танцами и выжиганием по дереву, до Флоренс Беллбейс, которая жила в Гольден Грин и явно не имела никаких увлечений.

Сержанту Пламптри, вполне доверяя его нестандартным методам, Хейзелридж поручил важную часть расследования.

- Мне нужно, чтобы вы узнали как можно больше про Смоллбона, - сказал он. - Хочу понять, что это был за человек. Сейчас один портрет дают люди, которые встречались с ним в конторе, и совершенно иной-его квартирная хозяйка. Конечно, вы это заметили. Который из них верен? Выясните. Поговорите с его друзьями, родственниками.

- Мне кажется, родственников у него нет.

- Если копнуть поглубже-века до двенадцатого-с серьезным видом заверил Хейзелридж, - то выяснится, что все англичане-родственники, причем не меньше чем по ста тридцати пяти разным линиям.

- Сделаю, - пообещал не слишком твердо Пламптри.

Начал он с того, что еще раз побывал на Веллингборо Роад; но кроме очередной чашки крепкого чая ничего нового от мисс Таккер не добился. Сержанту она предложила поинтересоваться в музеях-ведь мистер Смоллбон был большой их ценитель. Мог пропадать в музеях целыми днями.

Идея была не слишком привлекательная, но за неимением лучших сержант Пламптри отправился в путь по крупным музеям, образовывашим компактный пояс вдоль южной границы Гайд Парка и Кенсингтон Гарден. Особе внимание уделял коллекциям фарфора и керамики. Но нигде ему помочь не смогли. Оказалось, что все музеи кишмя кишат серьезными субтильными старичками, которые целыми днями бродят по длинным мраморным коридорам от экспоната к экспонату.

К концу дня, уже изрядно устав, сержант Пламптри на своем маршруте с запада на восток добрался до последнего и самого большого музея-и там ему наконец хоть немного повезло. Зайдя в читальню, он представился и тут же приглашен был на беседу с главным библиотекарем. У того карточки порхали так быстро, что любой последователь Хорнимана побелел бы от зависти, и наконец выплыло имя Маркуса Смоллбона.

- Каждый, кто сюда приходит впервые, должен записаться, - сообщил библиотекарь. - Для порядка. Мы ведь не можем позволить, чтоб тут шатался кто попало. И требуем имя хотя бы одного поручителя. Знаете, осторожность никогда не мешает.

В соответствующей графе на карточке мистера Смоллбона сержант Пламптри с удовольствием обнаружил имя Абеля Хорнимана и преподобного Юстаса Эвандера, викария собора святого Катберта у миноритов в восточном Лондоне. Библиотекарь нашел новейший альманах духовных лиц. Сержанта на миг охватили опасения, что преподобный Юстас мог умереть или получить назначение епископом в Гонолулу. Но оказалось, что все в порядке, что преподобный все еще на своем месте. И Пламптри сел в автобус, идущий в Сити.

Вечернюю мессу в соборе святого Катберта служили рано, что отвечало интересам немногих обитателей Сити, которых вообще можно затащить в церковь, и когда сержант Пламптри туда добрался, месса как раз кончалась.

Преподобный Юстас, полный краснолицый мужчина, который в 1908 году привел свою восьмерку к победе тем, что решительно перевернул две других восьмерки, которые преграждали им путь, и который с тех пор таким же образом обращался с силами зла, приветствовал сержанта Пламптри ошеломляющим по силе рукопожатием и пригласил его к себе домой на чашку какао.

Через десять минут они уже сидели в уютной гостиной, богато разукрашенной групповыми фотографиями и перекрещенными веслами, над которыми возвышалась голова водяного буйвола, неосторожно попавшегося на пути преподобному Юстасу, когда тот был на отдыхе в Южной Африке. Потягивая горячий какао, сержант Пламптри сумел тайком извлечь блокнот и пристроить его на колене, чтобы незаметно делать пометки.

- Прежде всего, - начал священник, - в чем, собственно, дело?

Сержант Пламптри отнюдь не видел причин замалчивать факты, а потому изложил собеседнику в общих чертах, что случилось, и сообщил, какую информацию ему поручено собрать.

- Но я Смоллбона уже год не видел, - сказал священник. - И сразу вам скажу, почему. Если хотите знать, что он был за человек, могу вам рассказать лучше, чем кто бы то ни было. Я знал Маркуса Смоллбона больше тридцати лет. Впервые встретился с ним в университете-мы вместе учились в Анжело. Интересы у нас были разные, но жили на одном этаже и был случай, - преподобный Юстас усмехнулся, - когда я спас его от купания в фонтане. Мне перевес шесть на одного показался чрезмерным, поэтому я вмешался, ну и. - короче говоря, помог. Но это было так давно! По окончании учебы мы некоторое время переписывались. Когда я получил место в Лондоне, то разыскал его, и пару раз мы вместе поужинали.

Преподобный Юстас встал, согнал булльтерьера с дивана и продолжал:

- Главная проблема Маркуса была в его постоянном доходе. Достаточном, чтобы не заботиться о куске хлеба, но не настолько большом, чтобы с ним что-то предпринять. У него было слишком много свободного времени. По большей части тратил его на собирательство чего попало. Один год это были старые гравюры, на следующий год-фарфор и так далее. Последнее время, насколько я знаю, он посвятил себя керамике. Но никогда и ничем не занимался так долго, чтобы стать настоящим знатоком. Все это, конечно, невинное легкомыслие, но боюсь, что была у его и другая сторона-скажем прямо-не лучшего характера. Все из-за избытка свободного времени. Ведь он любил писать в газеты, чтоб обратить внимание на ошибки разных авторов, либо язвительно указывал на расхождения в заявлениях официальных лиц. Тут тоже нет ничего плохого, но он шел дальше. Сам я могу привести лишь один пример, поскольку только раз столкнулся с ним впрямую. Примерно года два назад один из моих коллег-священников вступил в серьезный конфликт со своим епископом. Настолько серьезный, что едва не лишился сана. Не буду углубляться в подробности, но епископ действовал тогда на основании информации, которую получил от Смоллбона.

Сержант Пламптри кивнул. Ему не надо было объяснять, что это информация весьма серьезная, причем такая, которая могла привести к неожиданным выводам. Но следовало задать еще один вопрос, а сержант Пламптри никак не мог его сформулировать. Преподобный Эвандер ему помог.

- Я знаю, о чем вы думаете, - сказал он. - Но можете спокойно выбросить это из головы. Смоллбон не был шантажистом. Он все вынюхивал и раскапывал разные неприятные и дурнопахнущие вещи, но делал это не для денег. Не знаю, что он с этого имел. И не узнаю никогда, лишь только перед Страшным судом. А ну-ка пошел на пол, Бонги, или я тебя отшлепаю! Однако, как я уже говорил, занимался он этим от нечего делать. Что-то есть в словах, что лень-мать всех пороков. И пожалуй, такое поведение соответствует преувеличенному самомнению. Еще чашечку какао, сержант? Верно, я сам не знаю, почему люди предпочитают пиво, а не какао. Все началось с того бодрого плебея Честертона.