Робот и крест. Техносмысл русской идеи - Андрей Емельянов-Хальген

Разумеется, были и противоположные примеры, например — советский социализм, особенно — образца 1960–1989 годов, в котором все Бытие было, наоборот, подчинено технике, которая развивалась по пресловутой парадигме «вызов-ответ», игнорируя изначальные особенности русской техносферы. Результат, как я уже говорил ранее, оказался не лучшим, то есть — плачевным, что мы и видим сегодня.

4. Русская идея должна быть направлена в будущее.

Казалось бы, очевидно, что смысл новой идеологии может быть лишь в организации жизни будущей Руси. Но создатели учений часто игнорируют, что будущее не может быть меньше, чем настоящее. И потому их проекты прямо-таки кишат всякими «не». По их мнению, одного упразднение всего негативного, что имеется в дне сегодняшнем, уже будет достаточно для вхождения в завтрашний день. При этом авторы совсем не задумываются над той простой вещью, которую Александр Зиновьев выразил простой формулой «Все наши минусы суть продолжение наших плюсов».

Потому русская идеология должна отвечать на вопрос, каким образом в дне завтрашнем негатив дня сегодняшнего будет переработан в нечто созидательное, полезное для русского общества.

Итак, мы очертили основные требования к тому, чего как будто, еще нет — к четко сформулированной идее Руси завтрашнего дня. Мы обозначили пространство, которое ныне — как будто пустое, просто прежде его пустота пряталась от нас за обилием пустых речей и плясками электронных шутов. Что же, сделаем шаг к его заполнению, пусть множество идей, исходящих от талантливых русских мыслителей сплетутся вместе, и образуют философский камень Идеи Новой Руси. Моя мысль уже брошена в безыдейную пустоту, и она уже дала ей некую первую наполненность.

Итак, перейдем к самой Идее, сделаем первый шаг.

К окончанию шестнадцатого века Русь выглянула в степь и увидела бескрайнее поле, из-за края которого на рассвете появляется солнце, и за краем которого оно исчезает. Увидевшему степь человеку могло показаться, что если долго мчаться по степи, то зеленая дорога суши перейдет в синюю дорогу небес, и всадник поднимется к небу. Для русичей степь не была тем, чем она являлась коренным ее народам — привычным родным домом. Но не сделалась она и враждебным пространством несмотря даже на то, что в те времена кишмя кишела множеством злых кочевых народов. Большое пространство сделалось для русичей еще одним путем Богоискательства.

На степных просторах русичи породили особый народ — казаков, отличающийся от тех, кто остался жить в лесах севера своим стремлением к краю земли. И, поколение за поколением, от одной крепости-острога к другому, теряя людей от болезней и битв со злыми племенами, порождая новых людей от женитьб на женщинах этих племен, казаки-русичи шли вперед. Несмотря на то, что Иван Московитин добрел-таки до края, его последователи продолжали искать дорогу в Небеса, отправляясь в земли, лежащие к северу от его пути.

Позже пространства, открытые казаками, были более-менее освоены, стали поставлять большое количество меха и золота. А позже, когда таежные дебри огласились гудками паровозов, из них пошли также древесина, железо, медь и еще много-много всего ценного, полезного. Осевшие казаки сделались сердцевиной, основой населения этих земель. Присоединение Сибири изменило всю русскую жизнь, ведь ее обширные земли контролировались уже не романовским крепостным, но традиционным общинным правом. На этих землях крестьяне избавлялись от опостылевшей барщины, ревнители древнего благочестия — от гонений, в них почти не проникали романовские культурные эксперименты по превращению Руси в эрзац-Европу. Можно сказать, что в сибирские земли переместилась самобытная, доромановская Русь.

Но главная цель тяжкого пути достигнута не была. Потомки казаков взирали на небо с той же беспомощностью, как и жители лесных краев русского центра, какими были и их далекие-предалекие предки. И русским людям остались поиски иного пути Богоискательства.

В те же годы, когда нога Ивана Московитина оросилась водами Тихого Океана в другой части мира, в его закатной стороне, скрипело перо. Перо принадлежало Томасу Кампанелле, а творимый им труд носил красивое название «Город Солнца». В этом труде автор проектировал законченное общество абсолютного счастья. Его расчеты были поразительно точны, Кампанелла старательно высчитывал расстояния между постройками, форму самих построек, скрупулезно рассчитывал обязательный распорядок дня обитателей этого выдуманного мира. Творимый «проект общества счастья» учитывал множество тонкостей и нюансов. Достаточно было его реализовать — и несчастных как будто бы не осталось. Для того, чтобы создать страну счастья вроде бы достаточно перечислить все несчастия, которые существуют в современном мире, а потом, тщательно напрягая логическое (левое) полушарие мозга придумать, как от них избавиться. И это все!

Позднее Запад породил еще великое множество утопистов, превзошедших Кампанеллу в деле умозрительного наделения людей счастьем. В конце концов Западному миру, отплывшему еще дальше в сторону заката, посчастливилось найти и подходящую землю для строительства своего Города Солнца. Но… Современные США и Канада, да и страны Латинской Америки никак не походят на свершение вожделенной мечты. Слишком уж быстротечно, молниеносно ощущение земного счастья, чтобы опираясь на него можно было соорудить какое-нибудь общество. Да и сам миг счастья нельзя «законсервировать», продлить его более чем оно возможно. В погоне за «растягиванием» мгновения своего счастья люди рано или поздно начинают творить несчастья для окружающих или для самих себя (как например — химическое «счастье» наркомании).

После долгих поисков Русь, наконец, набрела на новое пространство поиска Господа. Вернее, русские умы смогли соединить в себе две прежде враждебные вещи — технику и Небо.

Когда-то в Средних Веках техника несла свой исходный смысл — она показывала связь человека с Творцом через его способность в уменьшенном виде воспроизводить целостное Бытие. Каждое техническое изобретение тех времен обязательно имело скрытый смысл и символизировало какое-либо проявление Воли Божьей. Ветряные и водяные мельницы, часы, акведуки — вот технические достижения тех времен.

Но с распространением в Европе протестантства кальвинистского толка техника оторвалась от своей изначальной роли и из цели превратилась в средство. Теперь она служила уже исключительно умножению материальных богатств, по количеству которых владельцы первых машин и механизмов оценивали посмертный путь своей души. Сами же машины уже не несли никакого символического значения, их значение стало измеряться исключительно количеством монет, которое они стоили, и которое они могли принести.

Одним из путей умножения богатств, а, значит, нахождения своего предопределения для западных протестантов стала война с целью извлечения дополнительных прибылей из завоеванных стран. И новым путем, по которому шагнула техника, сделалось оружие. Страны, не желавшие становиться средством нахождения чужого предопределения, вынуждены были заимствовать у своих вероятных врагов технику, изначально лишенную даже того количественного значения, которое она имела для протестантов. Именно в таком виде и получила Русь тело машинной цивилизации — в отчужденном от русской культуры и русской жизни, обездушенном, воинственно-оружейном.