Обреченный мост - Вячеслав Демченко

Вслед за ним, утерев с рассечённой брови назойливую алую бороздку, появился и перепачканный Хачариди. Сел и, подтянув к себе за брезентовый ремень пулемёт, оглянулся.

До водокачки, к которой, собственно, и вела водопроводная линия, было рукой подать, а там, за ней — заросшее ржавчиной сухостоя кукурузное поле. Даже с тяжелораненым на плече бежать считанные секунды, а дальше свои помогут…

Взвалив на плечо обмякшее тело испанца, Сергей достаточно проворно заковылял вдоль относительно уцелевшего состава. Относительно, поскольку брезент, укутывавший серой хламидой какие-то прямоугольные нагромождения груза на открытой платформе, тлел, уже местами обнажив сокровенное.

На огромные деревянные ящики с вездесущим трафаретным клеймением имперского орла Хачариди и не обратил бы внимания, если бы не заорал на них дурным голосом часовой, едва заметный в рыжих клубах дыма, стелющихся по насыпи.

— Хальт!

Слава богу, и они с Боске были не более различимы для часового в камуфлированном анораке, а то сразу пальнул бы.

— Понял, уже цюрюк, — покладисто пробормотал Сергей и канул в дыму раньше, чем часовой решил: выяснять ему, чьи там тени мелькнули в пожарище, или чёрт с ними, не лезут и ладно.

Но «гайдаровская» выдержка немецкого часового насторожила Сергея. Кто такие? Да ещё в камуфляже, который не носят в обычных охранных подразделениях вермахта?

Всё это заставило разведчика, усадив Мигеля под чугунное колесо платформы, поднять голову и всмотреться.

Это дало ему немного. «Die Industrielle Elektrotechnik» — без особого труда прочитал Сергей под обрывком брезента, хлопающего на горячем ветру пожара. Знания латиницы достало, чтобы понять, какого рода может быть груз, но вот какой именно? Маркировка «64НСS — 380V» не говорила уже решительно ничего.

Знал бы он тогда, что эта наименьшая из загадок, уготованных ему прихотливой военной судьбой на сегодняшний день…

Лейтенант Боске, видимо, впал в забытье, но дышал ровно. А значит — не собирался срочно помирать.

«Может, оно и к лучшему, — подумал Сергей. — А то разговаривающий “сидор” не всегда удовольствие».

Впрочем, уже через неполную минуту он в этом засомневался. Вопросов к Мигелю у него накопилось за считанные секунды больше, чем могло быть ответов.

Едва он присел на корточки, чтобы поудобнее подхватить лейтенанта, как сзади послышался скрип гравия под быстрыми, но какими-то неровными шагами, точно пьяного обходчика метало от одной колёсной пары к другой.

Сергей обернулся.

Сажевый вихрь рассеялся, и в проходе между платформами появилась согбенная фигура — такая же чёрная и чем-то схожая с той самой «головней, спасшейся из огня».

В эсэсовской форме, сохранившей претензию на шик, даже в виде обгорелых лохмотьев, из дыма вывалился обер-офицер, судя по сутажным, но не заплетённым «в косу», погонам шитого серебра.

С Мигелем на руках они не успели бы исчезнуть за стальными рессорами и щитами колёс.

«Да и надо ли?..» — «Везунок» выдернул из кобуры на рыжей портупее Мигеля немецкий «Люгер». Грохота рвущихся боеприпасов достало бы с лихвой, чтобы перекрыть шальной пистолетный выстрел.

Но, то ли почувствовав взгляд чёрного зрачка пистолетного дула, то ли, напротив, выискивая глазами помощь, эсэсовец, по-прежнему не разгибаясь и лелея прижатую к животу руку, вдруг уставился на Хачариди.

Или — показалось Сергею — через его плечо на лейтенанта Боске.

В следующую секунду лёгкий озноб пробежал по спине «Везунка». Он вдруг понял, что мешает, что не даёт ему нажать на спусковой крючок, теряя ценные мгновения и рискуя жизнью.

Он и сам обернулся через плечо.

Нет, не только мазки копоти и страдальческое выражение роднило лица лейтенанта Красной армии и гауптштурмфюрера СС. Не то, что портретное, — зеркальное сходство обоих никак иначе нельзя было объяснить, кроме родства.

И окончательно это подтвердилось, когда рука Мигеля слабо, но решительно легла на кулак Сергея, стискивающий рифленую рукоять. А сама мишень, эсэсовец, не сводя глаз со своего отражения, проковылял рядом с ними, мимо и прочь, исчезнув в клубах дыма, вновь затянувшего перспективу.

Поднял ли он там, в дыму, тревогу, выслал ли вслед за ними погоню — Хачариди так и не узнал. И без того хватало, над чем поломать голову, да вот только некогда.

— Тебе надо будет многое мне рассказать, — ворчливо заметил Сергей, подхватывая под руку испанца. — И лучше мне в землянке сырой, чем в уютном Особом отделе. Если что, я тебя и расстреляю как друга, с поминками. Что мы, нелюди?.. — добавил он, кряхтя и протискиваясь со своей неловкой ношей под сцепкой платформ.

В последнюю секунду рука его пошарила по гравию насыпи, нащупывая ремень и другого «боевого товарища», пожалуй, ещё более старого и верного, — ручного пулемёта «ZB-26».

«А не зря меня так муляло[22]по его поводу, — подумал, вворачивая по обыкновению украинские словечки, Трофим Кравченко и перевернул очередной листок в папке, украшеной грифами строжайшей секретности. — Вот он, оказывается, каков товарищ Войткевич!»

В принципе, папка эта, как часть архива Одесского НКВД, могла попасть к Трофиму Ивановичу и раньше, в конце октября 1941 года, после окончательной эвакуации Приморской армии из Одессы. Но в Севастополе было как-то не до того. В смысле — не ко времени было извлекать из архивов отдельные и отдельно засекреченные документы по нашей агентуре. Не было у Трофима Кравченко ни причины, ни повода посмотреть, не числится ли что-то такое за простым пехотным лейтенантиком, который к тому времени ничем особым себя не проявил. Дважды побывал в окружении, но не в плену, выходил с боями и в составе своей части; а на северной околице Одессы успешно шуганул, со товарищи, части 4-й румынской армии. За что и Красную Звезду получил, и звание полного, не младшего, лейтенанта.

Поводы появились позже, особенно после мая 1942-го, когда Войткевич, в то время уже старший лейтенант и командир сводной разведроты морской пехоты, вдруг пропал из виду вместе с нею, — и объявился намного позже и всего с десятком бойцов в партизанском отряде Калугина. В сотне километров к юго-западу от линии обороны в узости Керченского полуострова, будто бы несокрушимой, но трагически быстро прорванной немцами.

Но всё же в лихорадке отступления на Кубань, а затем на Кавказ только и удалось выяснить, что простые и неизвестно, насколько полные и достоверные, анкетные данные. Одессит, записан русским (а по виду не очень), действительную служил в Забайкалье; учился в институте пищевой промышленности. Вдруг был назначен в ноябре 1939-го директором Ровенского пищекомбината. Вдруг был призван 21 июля 1941 года Кировским РВК Киева. Вроде женат, вроде есть дочь, вроде семья в эвакуации. А два оставшиеся в живых особиста из частей, в которых он служил, дополняют, что лейтенант в странном совершенстве владеет немецким, а в придачу — соответствующими приемами рукопашного боя.