Корона Тафелона - Наталья Авербух

Юлди в самом деле пошёл к дому, где Дака как раз кормила детей. Но не успел он толкнуть дверь, как перед ним будто из-под земли вырос Иргай.

— Не ходи туда, — велел наёмник хмуро.

— Я только хотел поговорить о…

— С другими говори, — не стал слушать Иргай. — Нечего тебе с моей женой разговаривать.

— Я говорил с другими, — мягко ответил монах, — а теперь я должен…

— Уйди, — стиснул зубы наёмник. — Не подходи к моей жене!

Юлди обиделся.

— Я дал обет целомудрия и если ты думаешь, что я…

— Будь ты хоть евнух, не ходи к моей жене! — разозлился Иргай.

Врени поспешила к ним. Как раз вовремя, Юлди тоже сжал зубы и был готов выхватить кинжал.

— Юлди, уйди, пожалуйста! — взмолилась цирюльница, схватив монаха за руку. Ещё не хватало, чтобы юноши подрались. Юлди с трудом вырвался — хватка у Врени была крепкая.

— Поздно спохватился, если твоя жена в чужом доме живёт, — бросил монах и ушёл. Иргай сплюнул.

— Не пускай к ней никого, — потребовал он у Врени. — Зачем Даку одну оставляешь?

— Поговорил бы с ней, — предложила цирюльница. — Небось плохо-то одному.

— Не хочу, — равнодушно отозвался Иргай и снова сплюнул. — Не до того сейчас.

Врени обошла юношу и шагнула в дом.

— Закрой дверь, — потребовала Дака таким холодным тоном, что цирюльница поняла: та всё слышала. Дети, уже накормленные, посапывали на волчьей шкуре. На этот раз Сагилл обнимал молочную сестру, запустив пальчики в пушистую шерсть.

— Давно она обернулась? — спросила Врени.

— Как ссорой запахло, так и обернулась, — пожала плечами Дака. — Чего он хотел?

— Кто?

— Монах, — пояснила молодая женщина. — Зачем меня с Иргаем ссорит?

— Провести обряд, — осторожно пояснила Врени. — Так принято у нашего народа. Дать ребёнку имя, чтобы её знал Заступник.

— А, — кивнула Дака. — У народа Иргая так тоже принято. Нельзя сейчас. Дочь отец должен принять. Потом Заступник.

— Дака, — осторожно начала цирюльница, — Иргай может и не принять оборотня… стоит ли…

— Я молоком её кормила. Моя дочь.

— Дака, ты подумай…

— Боишься? Всегда боишься, да? — засмеялась Дака. — Не бойся. Иргай крепко сердит! Я его знаю! Будет сердиться, долго будет. Помиримся. Мне без него, ему без меня — как руке без тела. Помиримся. Долго сердиться будет. Потом сам придёт.

— Была бы ты умнее, пошла бы к нему сама, — проворчала цирюльница. — Как дети малые, оба.

Дака замотала головой.

— Нельзя мне идти! Мать его меня выгнала. Нельзя. Сам придёт. Подожди.

Врени махнула рукой. Она уже поняла, что так просто Даку со своей шеи не скинуть. За что ей такая напасть-то?

На шкуре заскулила маленькая оборотница: брат слишком сильно вцепился в её шерсть. Почему девочка не кусается, Врени не понимала. Может, у них так принято, у оборотней. Может, боится. Дака парой шлепков восстановила порядок.

— Ничего не бойся, — сказала она. — Иргай помирать будет, обо мне вспомнит.

— Главное, чтобы он о тебе до того не забыл, — проворчала цирюльница.

Она развела огонь и принялась греть воду. Надо было заварить снадобье, чтобы поменять повязки у раненых. Дака опустилась на колени рядом с ней и принялась помогать.

* * *

Вечером, обойдя всех, кто нуждался в помощи, Врени заметила, что Юлди больше не крутится возле её дома. Никак поумнел. Но позже, принимая свой ужин из рук Зарины (еду по-прежнему готовили сообща), цирюльница обратила внимание, что Юлди так и не объявился. Она сказала об этом девушке.

— Юлди пошёл иву собирать, — отозвалась Зарина. — У нас короба испортились. Просились собрать. Увар не дал. Сказал, опасно тут. Если даже кого с нами послать, им нас защищать придётся. Но ива очень нужна. Увар велел Карско идти и Габору. С ними Ферко ещё пошёл.

Карско и Габор были новички в отряде, Ферко давно ходил с Уваром.

— А Юлди чего?

— А Юлди всё сердитый ходил. Подошёл к Увару, сказал, тоже пойдёт. Увар отпустил.

— Уже смеркается, — нахмурилась цирюльница. — Где эта ива растёт?

— Нифан сказал, вон там, — показала направление Зарина и пожала плечами. — Увар уже ругался. Сказал, не придут, искать будем. Потом непонятно сказал.

Зарина прыснула со смеху.

— Очень ругался, — пояснила она.

Искать не пришлось: Карско, Габор и Ферко вскоре вернулись, очень взволнованные и злые, и сразу пошли к Увару.

— Ну? — спросил оберст, оценив и их вид, и то, что они пришли без Юлди.

— Беда, — коротко ответил Ферко.

— Жив?

— Пока жив, — буркнул Габор.

— Мы только ненадолго отвернулись, а его нету! — с искренним возмущением сказал Карско.

— Молчи уж, — цыкнул на него Ферко. — Зря Юлди взяли. Ничего не делал, ходил, бормотал что-то. Потом вроде делом занялся. А потом пропал. Там, Увар, рядом низинка, не знаешь, куда идти, не увидишь. А в ней рощица. А в роще идолы. Там-то его и схватили.

— А вы где были? — нахмурился Увар.

— А мы еле ноги унесли, — ответил Ферко. — Человек десять там было и вооружены неплохо, не то что разбойники, которых мы тут положили. Пока убедились, что погоня за нами не идёт, день и прошёл.

— Мальчишки, — проворчал Увар. Карско и Габор покраснели. — На помочах вас водить.

— Да мы-то тут при чём, — обиженно пробурчал Габор. — Кто монаха просил в рощу соваться?

— А я шум слышал, — вдруг сказал Карско, — будто дерево рубили.

Врени, которая, естественно, подошла подслушать, похолодела. Рядом было… как же это называется?...   языческое капище. Юлди, небось, решил, что в лесу один, и выместил на идолах свою обиду. Что с ним сделают оскорблённые служители местных богов, не хотелось и думать.

А вот Увар считал иначе. Он подозвал Мюра и велел Кривому Эбу открыть один из сараев — тот, где были заперты местные старики. Говорили, что у язычников именно старики управляли деревнями. За день им только раз принесли поесть, не из жестокости, а потому, что никому не хотелось возиться. Сарай открыли, пригрозили крестьянам самострелами и велели выйти самому старшему. Крестьяне заспорили между собой и вытолкнули самого тщедушного, который под взглядами наёмников стащил с головы шапку и стоял, трясясь от ужаса. Сарай от греха заперли снова.

— Спроси его, — приказал Увар Мюру, — что они сделают, если чужак придёт в рощу с их идолами.

Нагбарец скривился. Как и все верующие в Заступника, язычников он не терпел. Он медленно прокаркал свой вопрос старику. Тот затрясся ещё сильнее. Не похоже было, чтобы этот старик управлял деревней, уж больно испуганно на всех глядел.