Убийство под аккомпанемент - Найо Марш

Но луч перешел на середину сцены, теперь играл один только барабанщик, а контрабасист хлопал по своему инструменту. Остальные музыканты один за другим проходили в луче, крутя в руках наподобие колес открытые зонты.

Номер был старый, а исполнили они его, подумала Карлайл, преглупо. Они недотянули. В это сравнительное затишье леди Пастерн внятно произнесла:

— Это мой аскотский зонт, Фелиситэ.

— Да, маман, кажется, да.

— Твой отчим не имел никакого права. Это свадебный подарок, и очень ценный. Рукоять украшена драгоценными камнями.

— Не важно.

— Я категорически и решительно возражаю.

— У него с ним проблемы. Смотри, они перестали крутить зонтами.

Все музыканты вернулись на свои места. Шум взвился, зашелся в непредвиденном вое и стих. Инструменты умолкли.

Морри улыбался и кланялся, кланялся и улыбался. Ривера смотрел на Карлайл. Тем временем из боковой двери вышла молодая женщина в красивом платье и с волосами как серебристые водоросли и остановилась в луче прожектора, вертя в руках отрез алого шифона. Воззрившись на аудиторию с видом добровольной жертвы, она очень серьезно застенала:

— Йей-о ни-о, это просто летняя молния.

Эдвард и Карлайл оба сочли ее отвратительной.

Потом Сид Скелтон и саксофонист сыграли дуэт, эдакий tour de force[21]акробатики, и тем заслужили немалые аплодисменты.

Когда они стихли, Скелтон раскланялся и с видом обиженно-снисходительным ушел в комнату оркестрантов.

В последовавшей затем паузе Морри подступил к самой лестнице сцены. Улыбка у него сделалась еще более широкой и располагающей. Слабым голосом он сказал, что хочет поблагодарить всех за чудный прием, оказанный его «Мальчикам» и что должен сделать небольшое объявление. По его скромному мнению, присутствующие, едва узнают, что их ждет, сами признают, что это очень, очень особый случай. (Леди Пастерн сдавленно зашипела.) Несколько недель назад, продолжал Морри, ему выпала честь услышать чудесное выступление на барабанах выдающегося… ну, он не рискнет назвать его дилетантом. Он уговорил этого удивительного музыканта выступить сегодня с «Мальчиками» и в дополнение… предлагаемая сегодня публике композиция вышла из-под пера… самого музыканта. Морри отступил на шаг и, огласив перечень имен и титулов лорда Пастерна, выжидательно посмотрел на дверь на задах алькова.

Карлайл, как все прочие — близкие и дальние — родственники лорда Пастерна, часто испытывала острое смущение по его вине. Сегодня она вновь ожидала сполна ощутить слишком уж знакомую волну стеснения. Однако когда он вышел через дверь и очутился на сцене такой порозовевший и с такой нервной улыбкой, ее внезапно охватило сочувствие. Глупо, тщетно и бесконечно трогательно, что он собирается именно таким образом выставить себя дураком. Просто брало за душу.

Подойдя к барабанам, он отвесил вежливый полупоклон и с тревожным видом занял свое место. Они видели, как он тайком кладет револьвер на сцену у стула Фелиситэ и прикрывает его сомбреро. Указав в его сторону дирижерской палочкой, Морри объявил:

— Дамы и господа, «Крутой малый, крутой ствол»!

Он отстучал начальные такты, и оркестр грянул.

«По сути, мало чем отличается ото всего, что мы сегодня уже слышали», — думала Карлайл. Лорд Пастерн барабанил и гремел приблизительно так же, как Сид Скелтон. Слова, когда снова вышло трио певцов, звучали не глупее слов прочих песен. Мелодия была запоминающейся, к тому же довольно заразительной. «Но каким же ранимым он кажется среди этих железяк!» — невольно подумала Карлайл.

Эдвард же думал: «Вот он, легкая добыча для любого сатирика, которому претит нынешнее общество. Из этого можно сварганить карикатуру или притчу. Нет, скорее карикатуру. Кузен Джордж наяривает под указку дирижерской палочки Морри, а на заднем плане череда вырванных из привычного окружения лиц. Метроном символизирует Время… перст насмешки… делает неприличный жест обществу. Конечно, прямолинейно, — отмахнулся он от такой мысли, — фальшиво, как раз потому, что отчасти истинно». И он повернулся смотреть на Карлайл.

Фелиситэ думала: «Вот Джорджу хотя бы весело». Ее взгляд скользнул к сомбреро. Она тронула Эдварда за колено и, когда он к ней нагнулся, шепнула ему на ухо:

— Может, стащить у Джорджа револьвер? Я бы могла. Смотри!

Она потянулась к краю сцены и запустила руку под сомбреро.

— Фэ, не надо! — воскликнул он шепотом.

— Ты меня подзуживаешь?

Он яростно затряс головой.

— Бедный Джордж, — сказала Фелиситэ. — Что бы он тогда делал?

Выпростав руку из-под сомбреро, она откинулась на спинку стула, вертя в пальцах белую гвоздику.

«Стоит воткнуть ее в волосы? — думала она. — Будет смотреться глупо и выпадет, но, возможно, мысль неплохая. Ну почему он ничего не скажет?.. Всего одно слово… чтобы дать знать, что мы понимаем друг друга. После такого не можем же мы прикидываться вечно».

Леди Пастерн думала: «Нет конца способности человека унижать себя и других. Он дискредитирует меня и дискредитирует весь свой класс. Одна и та же история. Будут все те же пересуды, все те же дерзости в газетах, все тот же стыд. Однако я правильно поступила, что пришла. Я правильно поступила, что сношу сегодня эту муку. Чутье меня не подвело». Она твердо посмотрела на Риверу, как раз выходившего на середину сцены. «Я от тебя избавилась», — победно подумала она.

Лорд Пастерн думал: «Пока никаких ошибок и сбоев. И-раз, бах, и-два, бах, и-раз бух-бах-дрызг. Раз, два и три с его аккордеоном и подожди его. Просто великолепно. Я и есть этот шум. Смотри-ка. Вон он идет. Хай-ди-дзай. Йи-ип. Вот он идет. Все получится. Крутой малый со своим аккордео-о-о-оном».

Он бухнул в тарелки, придержал их, чтобы не гудели, и откинулся на табурете.

Ривера вышел в свет прожектора. Остальной оркестр безмолвствовал. Огромная неподвижная стрелка метронома ткнула острием словно бы ему в голову. А он будто впал в экстаз, испытывая одновременно восторг и муки. Он покачивался, и подергивался, и влюбленно пожирал глазами зал. Хотя он ни в коей мере не казался нелепым, все равно был марионеткой собственной музыки. Выступление казалось растянутым крещендо, и когда оно подошло уже к высшей своей точке, он качнулся назад, выгнулся под чудовищным углом, подняв инструмент навстречу угрожающей стрелке. Воющий диссонанс внезапно растворился в диком грохоте, прожектор перескочил на барабаны. Лорд Пастерн в сомбреро встал. Подойдя на расстояние пяти футов к Ривере, он прицелился в него из револьвера и выстрелил.

Аккордеон нелепо взмычал, ноты спускались вниз по гамме. Ривера осел на колени, потом упал. Аккордеон издал последний аккорд и смолк. В то же мгновение, когда был произведен выстрел, тенор-саксофонист сыграл одинокую пронзительную ноту и упал у табурета. Лорд Пастерн, явно ошарашенный, перевел взгляд с распростершегося Риверы на саксофониста, минуту помедлил потом выпустил еще три холостые. Пианист, тромбонист и, наконец, контрабасист каждый по очереди сыграли ноту по нисходящей, и каждый изобразил падение.