Закон забвения - Роберт Харрис

Нэйлер. И вспомнил, как они стояли у алтаря в Эссекс-хаусе в тот рождественский день и выговаривали пастве. – При жизни Кромвеля они часто ходили парой.

– Вынужден признать, что нахожу столь полное их исчезновение удивительным, – заметил Уоллис. Он говорил, как всегда, отстраненным тоном преподавателя: для него охота на человека представляла серию математических задачек, которые следует решить. – Ни в одном зашифрованном послании, которыми обмениваются другие беглецы со своими сообщниками, о них не упоминается. Они пропали – их словно нет больше на земле.

– Я начинаю склоняться к мысли, не подались ли они в Америку, – сказал Нэйлер. Накануне он полночи прокручивал эту идею в уме. – Сестра полковника Уолли замужем за пуританским священником по фамилии Хук, который долгие годы жил там среди некоего сообщества религиозных экстремистов. Если это так, то отделение этих двоих от остальных вполне объяснимо.

– Отплыть они должны были до конца мая, – вставил Нокс, – потому как мы с тех пор проверяли всех покидающих Англию пассажиров. Если только они не сели на корабль в Голландии.

– Но об этом мы бы наверняка узнали? Отправьте одного из наших людей в таможенную контору, мистер Нокс, проверить списки пассажиров всех судов, отплывших в Америку в апреле и мае. Беглецы могли путешествовать под чужими именами.

– Да, сэр. – Нокс сделал пометку.

– Еще: есть ли у нас осведомитель среди пуританского сообщества в Спайтелфилдсе?

– Несколько, мистер Нэйлер.

– Тогда пусть наведут справки, но осторожно, где обретается преподобный Хук. Он приведет нас к семьям, я уверен.

– Наживим Хука и поймаем нашу рыбку, – произнес Принн[12].

Его узкие губы глумливо скривились. На впалых щеках виднелись буквы «МК», означающие «мятежный клеветник», выжженные по приговору верховного судьи одновременно с отсечением ушей. За годы буквы расплылись, превратившись в бурые неровные полосы, похожие на червоточины. Хотя наказание осуществлялось по приговору правительства Карла I, Принн, следуя прихотливым изгибам своей не обремененной принципами логики, оказался в итоге на стороне роялистов.

– Я этих Уолли и Гоффа знаю, – продолжил он. – Они стояли вместе с полковником Прайдом и его солдатами, не давая мне пройти в Парламент, потому как знали, что я из числа депутатов, которые не станут голосовать за суд над королем. Несколько недель продержали меня в мерзкой темнице и отпустили только после казни его величества. Я с удовольствием поглядел бы, как эту парочку вздернут и выпотрошат заживо.

Нэйлер кивнул в знак согласия, но больше ничего не добавил. Более того, отвел взгляд, предпочитая не видеть своего отражения в этих фанатичных глазах.

Два дня спустя, в воскресенье, вскоре после восхода солнца Нэйлер сидел у себя в кабинете, сочиняя меморандум сэру Орландо Бриджману, когда дверь отворилась и в комнату влетел Нокс.

– Хука нашли. Он снял сельский дом у богатого пуританского купца из Сити по фамилии Голд.

Нэйлер отложил перо, откинулся на спинку стула и радостно рассмеялся, но тут же одернул себя.

– А это действительно так? – спросил он. – Богатый человек по фамилии Голд?[13] Уверены, что это не шутка?

– Уверен, сэр, – горячо заявил Нокс. – Источник надежный. Накануне вечером я установил слежку за домом и поутру получил доклад, что Хук и его жена действительно проживают там, а вместе с ними и прочие – женщины и дети.

– Где это?

– Сразу за рекой, в деревне Клэпхем.

– Еще кого-то засекли?

– Ни о ком не сообщали.

– Но ведь наверняка было темно?

– Точно, сэр.

Нэйлер сидел молча, постукивая указательным пальцем по столу. Он думал, что, возможно – маловероятно, но вдруг, – эти Уолли и Гофф прячутся вместе с семьями.

– Переговорите с сержантом стражи, – распорядился он. – Введите в курс дела. Скажите, что нам нужна дюжина вооруженных людей, чтобы нанести неожиданный визит в этот дом в Клэпхеме. Сегодня.

Глава 7

Нет смысла говорить о бедственном положении, в котором оказалась Фрэнсис Гофф ни с того ни с сего в свои двадцать шесть, за исключением разве того, что оно не оставляло времени предаваться печали. За каких-нибудь несколько месяцев она лишилась мужа и отца, положения в обществе, дома, имущества, денег, прислуги и душевного покоя, если не считать простой и твердой веры, что Господь не напрасно послал ей это испытание и ее долг с честью его выдержать. Если бы не эта решимость, она бы наверняка сошла с ума.

У нее было пятеро детей, все младше восьми, причем средние, дочери Бетти и Нэн, обе болезненные, доставляли больше всего хлопот. Но не столько, сколько ее мать, лежавшая рядом с ней на постели с открытыми глазами и недвижимая, пока Фрэнсис пыталась влить ей в рот немного супа с ложечки, одновременно кормя грудью младенца Ричарда. Светало. Она слышала, как наверху тетя Джейн велит Фрэнки, старшенькой, помочь сестре Джудит одеться. Дядя Уильям в кухне штудирует Библию; из всех домочадцев его, похоже, меньше всего заботит их стесненное положение.

Дом был маленький – коттедж в конце улицы, в полумиле от центра деревни, с двумя комнатами наверху. Одну занимали Хуки, другую делили девочки, тогда как Фрэнсис спала внизу в гостиной. Каждый вечер она раскатывала на сыром полу матрас между постелью матери и люлькой Дикки. Помимо кроватей, стола и полудюжины деревянных стульев в кухне, другой мебели не было – мистер Голд планировал снести старый дом и построить на его месте новый. Впрочем, в шкафах, сундуках и буфетах жильцы нужды не испытывали, так как им нечего было там хранить. Из имущества остались лишь одежда, бывшая на них, пара запасных рубашек и сорочек, куклы девочек и три семейные Библии. С Хуками дело обстояло лучше, их собственность не конфисковали, но пожитки они свезли на склад в городе. Дядя Уильям денег никогда не имел, к тому же отдал бо́льшую часть сбережений Уиллу и Неду при отъезде, так что теперь в его распоряжении были только десять фунтов, одолженных у мистера Голда. Тетя Джейн позаимствовала несколько шиллингов и совершала ежедневные вылазки в деревню с целью купить домашних продуктов, из которых они с Фрэнсис сами готовили еду. Слуг не было. Как не похоже это было на жизнь, которую вела Фрэнсис прежде: апартаменты в Сомерсет-хаусе, дом на Кинг-стрит, почтение, подобающее семье, принадлежащей к ближнему кругу протектора.

– Мужайся, дитя, – говорил дядя Уильям, застав ее в слезах. – Господь довольствовался и меньшим, а мы хотя бы есть друг у друга.

Это так. Но у нее не было мужа.

Малыш перестал сосать и уснул. Фрэнсис уложила его в люльку и возобновила попытки покормить