Аниматор - Андрей Волос

Наконец, настал день, когда за ним приехали. Салах снова увидел учителя и с этой секунды как будто погрузился в сон. Он все понимал и на любой вопрос мог ответить. Но жизнь как будто отшагнула от него, отступила, поняв, что ей не следует даже пытаться помешать ему исполнить предназначение и добиться своего. Он уже находился в спасительном стеклянном коконе веры, и никакие сомнения не могли поколебать его решимости.

Учитель был строг, суров; черные глаза резали, как острия ножей.

Дорога заняла больше шести суток. Многажды пересаживались с поезда на поезд. Напоследок — пригородными, потом еще машиной.

Он почти ничего не замечал. Провожатые (они то и дело менялись) везли его, как дорогой груз.

Утром ему дали горячего молока с хлебом.

— Ты все помнишь? — спросил провожатый.

— Я все помню, — кивнул Салах. — Во имя Аллаха великого, всемилосердного.

— Через четыре или пять остановок, да?

— Да, — кивнул Салах. — Через четыре или пять.

— Ну давай, брат, — сказал провожающий, когда подъехал автобус. — Садись.

Повернулся, надвинул кепку на глаза и быстро пошел в обратную сторону.

Салах сел на заднее сиденье и поставил сумку на колени.

На первой остановке никто не вошел. На второй — два мужика. На третьей оказалось многолюдно — четверо. Правда, и вышло человека три.

На четвертой остановке какой-то старик втащил в заднюю дверь сломанную тележку с тремя бутылями. Тележку поставил в угол. Сам кое-как плюхнулся на сиденье рядом с Салахом. Закрыл глаза и стал отдуваться — пфу! пфу!

От него пахло пoтом.

Автобус тронулся.

Грозно сведя брови, Салах повернул голову и горделиво взглянул на него. Знает ли этот неверный, что настал его час? Может ли он это знать?

О, несчастный! Как близко к нему всесожигающее пламя ада!

Салах осторожно расстегнул молнию на сумке, сунул руку в отверстие и продел палец в петлю.

— Аллах велик! — громовым голосом крикнул он. — Аллах велик!

И только потом дернул.

Ах, коридоры Анимацентра, длинные и пустые, как макароны!

У меня остается времени только забежать в собственный кабинет за конспектом лекций. Который, собственно говоря, ни черта мне не нужен, поскольку я знаю все наизусть.

Пол-этажа вверх и направо.

И еще раз направо. Первая дверь. На двери табличка:

С. А. БАРМИН

Аниматор

Распахнув, переступаю порог.

Свет большого окна ослепителен после сумрака коридора.

— Здрассти!

Ага. Это, стало быть, та самая новенькая. Вместо Лизы. Хорошо.

Кивнув в ответ, молча ставлю кейс, неспешно снимаю пиджак, вешаю в шкаф. Повернувшись, несколько секунд разглядываю. Только после этого говорю строго:

— Ну-с?

И, как будто и в самом деле ожидая ответа на этот бессмысленный вопрос, пристально смотрю в глаза. Вдобавок держу руки в карманах и покачиваюсь с носка на пятку.

Она молчит. Должно быть, ждет продолжения. Но в том-то и фокус, что продолжения нет. Снова вскидывает испуганный взгляд. Пушистые ресницы подрагивают. На щеках медленно проступает румянец. Вот, наконец, первое шелестение:

— Что?

— Имя? — спрашиваю я сурово.

— Инга, — лепечет она.

— Инга? — повторяю с сомнением в голосе. — Так-так… Фамилия?

— Нестерова…

— Отчество?

— Пе… Петровна.

— Вы, кажется, поступали к нам?

— Да…

— И что же?

— На имиджинге срезалась…

— Да-а-а. — Я неодобрительно качаю головой. — Замужем?

— Я?

— Ну не я же, — добродушно усмехаюсь.

Разозлилась. Ни тени испуга. Неуловимо меняется осанка. Глаза сощуриваются. Говорит неожиданно влажным, ласкающим голосом:

— Сергей Александрович! Вы же читали личное дело!

— Читал, — киваю я. — Но уже забыл.

— А вы еще почитайте, — мягко советует она.

Но в сердцевине каждого слова все-таки живет трепетание робости и смущения.

— Хорошо, Инга, — со вздохом соглашаюсь я. — У каждого есть право хранить свои тайны… Вы в курсе должностных обязанностей?

Нервно пожимает плечами.

— В общих чертах.

— В общих чертах? — огорченно качаю головой. — Все прочее может так и остаться в общих чертах. Но одно вы должны знать в самых мелких деталях!

Возношу указательный палец и, широко и резко вытянув руку, перевожу его в горизонтальное положение.

— Видите этот плющ? — (Мощные восковые плети свисают со шкафа; его когда-то подарила мне Клара; я безалаберен по природе и никогда не думал, что смогу заботиться хотя бы о цветке.) — Дорогая Инга, он требует самого тщательного ухода. Вы будете поливать его в понедельник, среду и пятницу. Лучше в середине дня, ближе к обеду. В том кувшине вода. Отстаивать не менее суток. Ни в коем случае не из-под крана. В пятницу перед поливом — щепотку порошка вот отсюда.

Из этой коробочки. Вам понятно?

— Понятно…

— В пятницу же, после полива, нужно протереть листья влажной марлей.

Марля в нижнем ящике. Очень медленно и аккуратно. Очень аккуратно.

Вы понимаете меня? Никакой суеты. Одно неловкое движение — и вы отломите черенок. А если вы отломите черенок…

— Я понимаю…

— Это очень ответственно, Инга. Очень. Ваша предшественница… -

Я поджимаю губы и возвожу глаза к небу. — Ваша предшественница не справилась с этой простой обязанностью. И была уволена.

— Из-за плюща? — недоверчиво спрашивает Инга.

— Из-за плюща, — торжественно повторяю я, снова пуская в дело палец — подняв, грозно трясу десятью сантиметрами выше уха. — Да,

Инга: из-за вот этого плюща!

Она недоуменно смотрит на столь невинное на первый взгляд растение.

Все вранье, конечно. Лиза уволилась после полуторамесячного периода страданий с ее стороны и некоторой нервотрепки с моей. Почему-то ей втемяшилось, что мы вечно должны быть вместе…

— Потому что, видите ли, работа аниматора — это напряженное и ответственное занятие. Вы, наверное, думаете, что мы баклуши бьем?

Нет, дорогая Инга. Мы не бьем баклуш. Утром я провел пять сеансов.

Теперь у меня две лекции для тех студентов и студенток, в числе которых могли бы оказаться и вы, если бы, как вы изволили выразиться, не срезались на имиджинге. Затем еще пять или шесть сеансов… Представляете себе, что это такое?