Мартин не плачет - Линор Горалик

«Дина, я Вам все еще Рыцарь и Боевой Слон?» – было написано на табличке.

– Милый Мартин, – сказала Дина, – я ужасно Вас люблю. Честно-честно. Можно, я расскажу Вам, в каком платье я завтра пойду? У меня никогда в жизни не было такого прекрасного платья. Оно совсем взрослое, прямо… прямо… ух. Я в нем выгляжу лет на девять. Или даже на десять!

Мартин вынырнул, подтянулся на краю аквариума, посмотрел на Дину и улыбнулся.

– Конечно, Дина, – сказал он охрипшим с непривычки голосом. – Рассказывайте-ка мне про платье. И поподробнее.

И Дина стала рассказывать.

– Когда я ее вижу, что-то происходит у меня вот тут, – сказал Мартин, неожиданно высовываясь из аквариума и постукивая себя лапой в грудь, – вот тут. Как будто там что-то смеется и даже, знаете ли, хихикает.

Лу оторвался от работы (он как раз заканчивал работать над бобмардировщиком-кошковозом, привинчивал кошкодержатель к кошкометателю) и удивленно спросил:

– Ее? Гайку шестого калибра?

– О господи, – сказал Джереми голосом Иды. – Какой чудовищный инфантилизм. Лу, он имеет в виду Дину. Мартин, немедленно засунься в аквариум. Ты сейчас начнешь чесаться.

Мартин состроил обиженную морду, почесал хоботом попу (по возможности незаметно) и нырнул обратно в аквариум, но тут же высунулся опять.

– А когда я ее не вижу, – сказал он, – я думаю о Шопенгауэре. Уж не знаю, почему. Но так и умереть недолго.

– Внутрь! – строго сказал Джереми. Мартин нырнул, сел на дно и печально понурил голову. Золотая рыбка медленно проплыла у него под хоботом.

– Утренник начинается в одиннадцать. Значит, она вернется в час. Самое позднее, в два. И наверняка сразу прибежит к тебе показаться в новом платье, – сказал Джереми. Ему было шесть лет, но он очень много читал (особенно русские романы) и знал женщин, – по крайней мере, теоретически. – Сейчас полпервого. Потерпи, миленький Мартин. Хочешь, я полистаю перед тобой «Иосифа и его братьев»?

«Добить меня хочешь?» – поинтересовался Мартин посредством таблички. Потом стер эту фразу и написал: «И вообще. Может, волшебный юноша Томас поведет ее есть мороженое. В парк. Где птицы, и весна, и сердце так и бьется. И будет завоевывать ее любовь, шаг за шагом».

– Ох, – сказал Джереми и сочувственно покачал головой.

– Если бы я был девчонкой, я бы на Мартине женился, – сказал Лу. – Честное слово.

«Бог миловал,» – написал Мартин, – «Но все равно спасибо».

– Я готов к первым испытаниям, – сказал Лу, приподнимая в воздух довольно громоздкое и очень странно сооружение, больше всего похожее на фен На следующее утро, кстати, Ида обнаружила пропажу фена. Она перерыла весь дом, но фена так и не нашла. Лу резонно предположил, что его украли инопланетяне, изучающие нашу технологию, чтобы потом с ее помощью захватить землю. Сейчас к бывшему фену, а нынче – бомбовозу-кошковозу, – был простроен пропеллер от большого вентилятора из гостиной. Лу гордо держал свое детище на вытянутых руках. Из аквариума на кошковоз с изумлением пялились золотые рыбки.

– Ты пойдешь мне помогать? – нетерпеливо поинтересовался Лу у Джереми.

– Я пойду за тобой присматривать, – строго сказал Джереми и слез со стула. – Мартин, хочешь, вытащим аквариум во двор? Понаблюдаешь, как невежество отступает перед жестокой реальностью и неумолимыми силами природы. То есть как эта штука рухнет кому-нибудь на голову.

«Спасибо», – написал Мартин и отрицательно помотал головой. – «Я посижу тут. Поплещусь. В последнее время мне редко доводится поплескаться вдоволь».

– Держись, – сочувственно сказал Лу. – Ты уже неделю тут сидишь. Доктор Зонненградт говорил Идке, что еще прям день-два и все. Между прочим, она на него так смотрела – ого. Как если бы он ей что-то ужасно важное говорил. А он все какие-то глупости говорил. То про погоду, то про ветрянку. А мы уже, между прочим, болели ветрянкой, она и сама все знает. А так слушала, как будто не знает.

Джереми хмыкнул и помахал Мартину ладошкой. Мартин очень весело улыбнулся и помахал ему в ответ. Потом дождался, когда шаги друзей удалились. А потом, осторожно озираясь по сторонам, вылез из аквариума и быстро побежал на кухню, оставляя на паркете круглые мокрые следы. Ида была на работе, чистенькая кухня пустовала, а в шкафу, на самой нижней полке, стояло много-много пустых банок. Мартин чихнул, почесался, достал чистую банку из-под томатной пасты, при этом стараясь не греметь и прислушиваясь к воплям Лу во дворе. Кажется, заходить на кухню никто не собирался. Тогда Мартин снова чихнул, яростно почесал бок и, стараясь не дышать воздухом, подтянул табуретку к раковине и залез на нее. Чихая, покашливая и пытаясь не думать о чешущихся лапах, Мартин открыл кран и налил в банку из-под томатной пасты побольше воды. Почесал одну нижнюю лапу другой, он сунул хобот в банку с водой и начал дышать через хобот. Получилось. Пока хобот был в воде, Мартин не кашлял, не чихал и почти не чесался. Он с трудом слез с табуретки, стараясь не уронить банку и не расплескать воду. Потом тихонько пошел к задней двери дома, держа банку перед собой, а хобот в банке. Потом осторожно выглянул за дверь и прислушался. А потом выскользнул из дома и быстро-быстро побежал по тенистым улочкам Джинджервилля прямо к школе. Быстро-быстро – насколько позволяла наполненная водой тяжелая банка из-под томатной пасты.

Лапы у Мартина ужасно затекли. Он то пытался нести проклятую банку, прижав ее к себе, то вытягивал лапы вперед, но банка все равно была очень тяжелой, круглой и неудобной, а главное – мешала Мартину торопиться. А Мартин очень торопился. Он хотел добраться до школы ровно в тот момент, когда дети начнут расходиться по домам после утренника. Он хотел, чтобы его никто не заметил, потому что чувствовал себя очень глупо. Он хотел посмотреть на мальчика по имени Томас. Именно ради этого он вылез из аквариума, спасавшего его от аллергии, и теперь мучился с ужасной банкой из-под томатной пасты. И еще он хотел посмотреть, как Дина слушает мальчика по имени Томас: так, как Ида слушает доктора Зонненградта, или не так. Мартин очень боялся, что именно так. И очень надеялся, что не так. Потому что Дина отказалсь отдать ему свое сердце, но Мартин все еще не терял надежды. Как ни было ему стыдно в этот самый момент, он очень боялся, что Дина вот-вот отдаст свое сердце кому-нибудь другому.

Несколько раз Мартин ставил банку на дорогу и садился рядом с ней передохнуть. И несколько раз он мужественно оставлял банку у обочины и решал потерпеть свою ал-лер-ги-ю, но через минуту-другую глаза Мартина начинали слезиться, уши – чесаться, а нос – чихаться. И Мартину приходилось бежать назад, снова подбирать банку, засовывать в нее хобот и дышать водой, а не воздухом. Словом, когда Мартин, наконец, добрался до школьного двора, он чувствовал себя очень, очень уставшим.

И все-таки он успел вовремя: как только Мартин тихонько прокрался сквозь школьные ворота, зазвенел звонок, и ребята начали выбегать на улицу – нарядные, веселые, раскрасневшиеся после утренника. «Одно счастье», – подумал Мартин, – «с этой дурацкой аллергией я не расту, когда волнуюсь». Он представил себе, как сейчас на глазах у всех превратился бы в огромного слона, и от ужаса выпустил хоботом в воду кучу пузырей. Кто-то удивленно обернулся на громкое бульканье, и Мартин едва успел юркнуть за питьевой фонтанчик в угу двора. Немного подождав, он осторожно высунулся из-за фонтанчика – и увидел Дину.