Боги слепнут - Роман Буревой

Гимп наконец встал, но ноги тут же подкосились, и он вновь опустился на ложе.

– Скоро ты увидишь, как исполняются желания, – пообещал Гюн.

– Вы исполняете желания без помощи богов? – удивился Гимп. – Но как?

– Гении должны быть вместе. И ты нам нужен…

– Что я должен делать?

– Ничего. Просто быть с нами. Когда-то Гюн был гением бога. Но гений бога – это ещё не бог. Так же как гений власти – отнюдь не власть.

"К чему этот дурацкий разговор ни о чем? Пустая болтовня… Одни слова.

Чего хочет Гюн?"

Гимпу наконец удалось подняться. Он стоял, держась за стену. Слабость тела бесила. Как хорошо было прежде. Надоело – сбросил тело. Захотел – вновь надел, как тунику. «А вдруг я точно так же изменился…» – подумал Гимп, глядя на Гюна. У него возникло непреодолимое желание ощупать своё лицо. Но он сделал усилие и сдержался.

– Нельзя ли посмотреться в зеркало? – спросил он как можно непринуждённее. – Столько времени не видел своей оболочки.

– Зеркало там, на стене. – Гюн сделал неопределённый жест.

Серая поверхность потускневшего зеркала занимала узкую полоску между двумя фресками.

Гимп шагнул к зеркалу и всмотрелся. Он тоже изменился. Сильно. Но совершенно иначе, нежели Гюн. Все брутальное, мощное исчезло, осталось утончённое измученное лицо аскета. Гимп стремительно менялся. Но Империя не менялась, как прежде, вместе с ним.

– А кто там за стеной? – спросил Гимп. – Он все время говорил «Андабат».

Кого тебе ещё удалось пленить, какого гения?

– За стеной никого нет.

– Но я его слышу.

– Тебе кажется.

– И все же…

– Будь как дома. Ведь тебе нравится вновь видеть?

– Как вы вернули мне зрение?

– Ну, не совсем вернули, – странно усмехнулся Гюн.

– Радиация? – содрогнулся Гимп.

– Нет. Один из гениев подобрал этот свет для тебя.

– Гений слепоты? – через силу засмеялся Гимп.

– Гений смерти. Он устроил уютную спаленку.

– Получается, за дверью я ничего не увижу? А ты?

– А я вижу весь мир. – Гюн на ощупь двинулся к двери.

Ничего, скоро явится Курций и накроет всю шайку.

Или не появится? Вдруг затея не удалась?! Ариетта не смогла… Жучок-чудачок, бывший гений, испугался и удрал. Самому придётся выбираться. Легко сказать – выбираться. Просто так Гимпа не отпустят. Бывший гений Империи нужен Гюну. Очень. Вот только зачем? И этот свет… Надо же, какая забота!

– Неплохо бы перекусить, – заметил Гимп.

– Сейчас тебе принесут еду, – пообещал Гюк и нырнул в непроглядную черноту. Вместо него из тьмы тут же вынырнул юноша, одетый в чёрное. Человек, не гений. В руках он держал поднос. Нехитрая трапеза: кувшин вина, хлеб, яйца. Человек, так же как и Гюн, ничего не видел в комнате Гимпа и дорогу себе освещал фонариком. Его луч казался гению Империи чёрным клинком. Гимп взял кувшин в руки, подержал. Странно одновременно ощущать что-то пальцами и видеть. Как будто совершаешь что-то лишнее. Как будто мир давит на тебя слишком избыточно.

– Хорошее вино? – спросил Гимп. Мальчишка не ответил. Гимп глотнул прямо из кувшина. – Сносное. А ты, надо полагать, немой?

– Нет. – Мальчишка поставил поднос на стол.

– Тогда почему молчишь?

– С гениями лучше не разговаривать.

– Почему?

– Опасно, – нехотя отвечал парнишка.

– Это почему же опасно? – Гимп расправил плечи. Откинулся назад и глянул свысока. Преобразился. На мгновение сделался прежним – опекуном Империи, олицетворением её власти. – Так почему же? – настаивал Гимп.

– Вдруг я что-нибудь пожелаю, а ты исполнишь…

Гимп расхохотался.

– Этой власти у нас больше нет.

– Как же! – недоверчиво пожал плечами паренёк. – Вот Понтий пожелал, чтобы Элий не возвращался из Месопотамии, и Цезарь погиб.

– Это всего лишь совпадение.

– Совпадений не бывает. Сосед мне показал письмо: просил, чтобы наш дом сожгли. И через семь дней мы стали погорельцами. Теперь мать с сестрой ютятся на вилле патрона в одной комнатушке.

– Письмо? Кому?

– Неважно. Ешь. Вы, гении, и не такое человеку устроить можете.

Гимп рассмеялся через силу, хотя смеяться ему не хотелось.

– А ты тоже желаешь что-нибудь в этом роде – убить, сжечь? И боишься своих желаний?

Парнишка направил Гимпу в лицо луч фонарика, и глаза гения мгновенно залила тьма.

– Я ничего не желаю.

Луч фонарика метнулся в сторону. Зрение вернулось.

– А если пожелать кому-нибудь удачи, сбудется?

– Не пробовал.

– А ты попробуй.

– Мне некому желать такое. Мой отец погиб в Месопотамии, – юный тюремщик повернулся к гению Империи спиной.

Когда дверь отворилась, Гимп разглядел за нею опять только черноту. Гимп рванулся следом. Но прежде чем шагнуть в чернильную тьму, Гимп обернулся и широко распахнул глаза, вбирая частичку света из комнаты и пряча её под веками. Он плотно зажмурился. И очутившись за спиной юного тюремщика, поднял веки. Но увидел не коридор, не плечи и затылок юноши, а город на фоне гор, кирпичную зубчатую стену и вспышку, которая поглотила все – и город, и стену, и горы. Гимп закричал. Ему казалось, что увиденный свет выжигает глаза, и из пустых глазниц сейчас покатятся кровавые слезы.

– Андабат… – сказал равнодушный голос где-то рядом.

«Состояние Августы пока без изменений. Врачи не могут определить причину её болезни».

«Вчера закончились Римские игры. Победителем объявлен Авреол. Он принёс счастливчикам, поставившим на него, более двадцати миллионов сестерциев в сумме».

«Акта диурна», 12-й день до Календ октября[24]

Порции было тошно. Но ведь она не знала, что Тиберия изувечат на самом деле. Прежде такое запрещалось цензорами – нельзя было желать никому вреда… И она… как бы в шутку… то есть не в шутку, а, так сказать, в сердцах… То есть она хотела, чтобы Тиберий… споткнулся, разбил колено… или… Но сломать ноги! Нет, она не сама лично… сама бы она ни за что не смогла такое устроить. Чисто физически не смогла бы. Виноваты те мерзавцы, что изувечили старика. Мерзавцы! Порция повторила это слово раз сорок, прежде чем добралась до редакции «Первооткрывателя». А сквозь плёнку ужаса прорывалось: а если бы старик не измывался над Порцией, то не попал бы в беду… за дело наказан, за дело! Пусть и чересчур сурово, но все равно. Сам виноват.