Жесть - Александр Щеголев

— Без десяти семь, — напомнил он.

— Самое время читать про обезглавленные трупы.

— О’кей, будешь за главную. Все проверь перед уходом.

— Есть, сэр.

— И вот еще что… — он вытащил из-за пояса газету, словно кинжал. — Я тут походил по этажам, навестил друзей, порылся у них в архивах… (Он принялся постукивать себя бумажным свитком по бедру.) Даже поднялся на пятый этаж, в одну знакомую тебе редакцию. И в конце концов нашел, что искал. Узнаешь? — с видом победителя Александр бросил газету Марине на стол.

«Правда жизни». Раритетный экземпляр семилетней давности. Тот самый, в котором Марина напечатала свой первый разворот, посвященный делу Львовского.

— Ну и что? — проворчала она. — На хера старался? Попросил бы, я б тебе свой дала почитать.

— «На хера»… Акулы пера выражаются исключительно по Далю.

— Чтоб ты знал, «хер» вовсе не ругательство. Это всего-навсего название буквы «Х» из кириллического алфавита. Вроде «аз», «буки» или «веди».

Александр фирменно улыбнулся и поднял руки, сдаваясь.

— Да ладно тебе, я ж ничего такого. Отличная статья. Просто немного обидно, что ты в порыве откровенности далеко не все мне рассказала про своего любимого психа.

— Мне что, извиняться? — осведомилась Марина.

— Ни Боже мой! Я хотел показать, что ты мне далеко не безразлична… и, по-моему, я это показал. Так я приезжаю сегодня к тебе?

— Подозреваю, тебя ждут в другом доме. Точнее, в другой постели.

— Это грязный навет! — оскорбился Александр. — Ты ревнива, как индийская жена. В общем, мое дело предложить…

— … а мое — отказаться.

— Вот и поговорили… черт! Это правда, что Львовский был тогда не виноват? — он постучал ногтем по «Правде жизни».

— Алексей? Во всяком случае, своих родителей он не убивал, это стопроцентно. Следствие зря на него всех собак вешало.

— Похоже, твоя статья ему здорово помогла.

— Я не знаю, кто и что ему помогло. Честно говоря, я думала, его куда-нибудь надолго закатали, то ли в тюрягу, то ли в психушку… Исчез он тогда. Ничего про него не слышала до вчерашней ночи.

— Статью перечитывать будешь? — спросил Александр.

— Догадайся с пяти раз.

— Ну, я забираю экземплярчик. Обещал отдать.

Он взял газетный номер, к которому Марина даже не притронулась. Пошел к выходу. Перед дверью остановился.

— Не понимаю, за что ты на меня все дуешься, малыш? Может, передумаешь насчет сегодня?

Марина принялась массировать виски.

— Слушайте, шеф-редактор… Я ездила в «кащенку». Завтра с утреца опять туда же. Несмотря на смертельную усталость, я сижу и честно занимаюсь делом, которое вы же сами мне и поручили…

Он пожал плечами и вышел.

Она допила джин-тоник и бросила пустую банку в мусорную корзину. Промахнулась, увы. Наверное, потому, что это была уже не первая банка за вечер. Потом она закурила…

Насчет смертельной усталости — была вовсе не фигура речи. Однако разбросанные по столу рапорты и протоколы ждали ее внимания (…ненавижу эту работу!!!), и ничего не оставалось, кроме как вернуться к чужим кошмарам…

…Предупредили продавщиц из всех магазинов и ларьков, прилегающих к злополучному перекрестку. Кое-где установили наблюдение, кое у кого в квартирах (из числа молодых девушек) поставили засады. Но убийца ударил не там, где ждали — в другом районе. То есть совершенно в другом. На противоположном конце города. И опять — через неделю.

Жила-была пожилая одинокая женщина, страстная любительница животных. Ненормальная, прямо скажем, любительница. Весь дом ее знал и относился к ней со смешанными чувствами (попросту ненавидели). Она держала у себя в квартире трех кошек и двух собак. Выгуливала их, разумеется, во дворе, что и было причиной вечных конфликтов. Выгуливала всех, включая кошек. Так и выходила на прогулку — в течение всего дня, раз за разом, — то с тремя кошками (в ошейниках с длинными поводками), то с собаками (без поводков). Отдельно взятым бабулям не нравилось, что животные портят газоны, отдельно взятым мамашам — что гадят на детской площадке и вокруг яслей. Однако, не убивать же за это хозяйку?

Короче, по какому критерию убийца выбрал эту конкретную жертву, было еще менее понятно, чем в двух предыдущих случаях. Единственный положительный момент — на сей раз он засветился. Видели голубчика — и как входил в подъезд, и как выходил. Никто на него не обратил внимания, мало ли к кому человек идет? В «точечнике» — 112 квартир. Но свидетели утверждали с определенностью, что вошел он в дом именно тогда, когда любительница животных гуляла с собаками. Очень удобный момент, чтобы вскрыть дверь ее квартиры, попасть внутрь и подождать, — что и было сделано… Подробности убийства уже никого не удивляли. Отделённая от тела голова брошена в унитаз. Рот заклеен скотчем. Само обескровленное тело — в центре комнаты (квартира была однокомнатная). Чтобы жертва не дергалась, этот гад на нее, скованную скотчем и проволокой, еще и положил сверху гладильную доску. Вероятно, он удобно сидел на этой самой доске, когда перепиливал тощую шею. Раздевать пожилую даму не стал (в этом его можно понять — то еще зрелище). Кровь пил из обычной чашки, вытащенной из буфета… Впрочем, один принципиальный нюанс все-таки был. Перед смертью женщина съела изрядное количество звериных фекалий. Под угрозой, очевидно. Так или иначе, желудок ее был полон дерьма, а квартира — рвотных масс. Кроме того, собачий и кошачий кал был разбросан по всей квартире — похоже, намеренно… Что касается домашних питомцев, то им всем тоже отрезали головы. В общем — настоящая бойня. Очередной кровавый потоп, протекший вниз на соседей. Следственная группа, надо полагать, ходила по квартире в сапогах…

Серия продолжалась

Фотограф из ателье стал четвертым. Первый мужчина в печальном списке. Хоть и не женщина — почерк тот же. Это был единственный случай, когда преступник оглушил жертву, — наверное, побоялся, что иначе не справится. В квартиру гость попал с помощью отмычки, и сделал это, вероятно, загодя. Пока хозяин находился в бессознательном состоянии — раздел его и тщательно обездвижил (скотч плюс тонкая проволока). Квартира была большая по метражу и довольно богатая. Разумеется, никакие ценности гостя не прельстили, его интересовала только личность хозяина. Сначала он сделал несколько снимков обнаженного фотографа. Фотоаппарат бросил возле тела, пленку потом проявили…

{Марина зацепилась взглядом за голого связанного субъекта, пока еще целого. Вывеска перекошена от ужаса. Рыхлые телеса, волосатое брюшко… Мужик не вызывал симпатии, как ни кощунственно это звучит.}

Преступник облил его реактивами. Лил на лицо, на глаза. Реактивы взял в домашней фотолаборатории, — они, вот некстати, были разведены и готовы к употреблению. Чтобы как можно надежней обездвижить жертву перед операцией, маньяк применил довольно необычный прием, который до сих пор не использовал (раньше незачем было, с бабой-то мужику легче справиться). Накинул на голову фотографа веревочную петлю, просунул в нее швабру и закрутил палку, как винт. Веревка хорошая, выдержала. Голова была сдавлена по всему периметру петли… наверное, это очень больно. Ну прямо как у Ходжи Насреддина — «…с помощью палки и веревочной петли». Оказалось, и в двадцать первом веке этот способ актуален… Преступник зажал швабру за батареей. Не двинуться, не дернуться. Боль адская… Голову нашли в фотолаборатории, под увеличителем. Таков сюжет.