Хроники Птеродактиля - Елена Лобачева

— Скудеет образование, — вслух произнес Борис и увидел выходящего из вагона Степана.

— Что за загадки ты мне привез? — Борис нарочито небрежно не стал дожидаться ответа, полез в карман за зажигалкой. Раскуривая сигарету, повернулся спиной к ветру и едва не обжегся, услышав:

— Та старуха из Омска — моя прабабка. Живет. До сих пор.

— Adhibenda est in iocando moderatio[5], — провозгласил Владимир, наблюдая за Сашиными переживаниями, — не грусти, поэт, там нет ни предательства, ни конкуренции. Потому что там нет тебя. До сих пор не привык? Оставь чувства. Они тебе здесь только кажутся. Стремись к покою здесь, получишь радость там. И не шути больше. Не принято, — назидательно произнес Владимир и направился к древним мудрецам.

— Как образумить ее? Она не видит опасности, — Саша не отставал от Владимира, мешая тому беседовать с Питтаком[6].

Голова вождя склонилась в сторону Саши:

— Advenrsus necessitatem ne dii quidem resistunt[7], — процитировал Питтак сам себя и буднично посоветовал: — Не лезь, сама поймет, что делать.

Владимир, передав Сашу Питтаку, вспомнил о Юрии — как бы тот не сунулся в дела земные: Надя-то под угрозой.

Не обнаружив Юрия поблизости и решив, что вечность от него не уйдет, Владимир ринулся ко мне:

— Ваша родня — вам и думать. И нечего мне за Ленку мстить. Я и так пострадавшая сторона.

…Ни жизнь этого дурня не образумила, ни смерть. Рыскает здесь, крутится, ищет истину — мучается одним словом, а пользы пока никакой. Ничего, подождем. В одном он прав: Лену я ему не забуду.

«Паршивый мальчишка», — Николай понял подленькую затею Володьки и изо всех сил пытался задержать его в вестибюле института.

— Как же я доеду домой, Володя, — Николай громко увещевал юношу, используя слепоту как шантаж. Не жди Лену, не собиралась она в институт сегодня, это я так, к старому приятелю заехал, к счастью, ты меня и окликнул. Поехали, уважь слепого человека, будь добр.

Схватившись за рукав Володи, Николай силой потащил его к выходу, стараясь не думать о том, что произойдет, если (не дай бог!) они столкнутся с Леной.

Стажировка за границей замаячила на горизонте жизни дочери как спасение от всех непосильных тягот. Николай радовался тихо, боясь спугнуть удачу. С проректором института Николая связывали приятельские отношения еще со времен рабфака. Лену оповестили о стажировке вчера, и она, ничего не соображая, выболтала все Володьке. И что теперь? Этот паршивец наверняка захочет поломать будущее дочери просто так. Чтобы иметь под рукой мою девочку, на всякий случай. Мысли Николая сгущались в горький комок, он прибавил шагу.

— За вами не угонишься, Николай Сергеевич, — Володька старался не пропустить во встречном потоке Елену. «Ишь чего надумала, за границу от него сбежать, диссидентка несчастная. Нет, я такими тылами разбрасываться не привык», — раздумывая, как сорвать стажировку, Володя быстро ввел Николая в подъезд.

Спустя час они сидели с Леной в «Шоколаднице», строя планы на будущее, в котором не было никакой заграницы. А были их общие дела, общая жизнь и общее будущее, где главным должен стать он, Владимир, а не Елена. Так-то: женщина есть женщина.

Так что там, дочка, у вас происходит? Татьяна перевезла Варвару поближе и совсем не чувствует, что под носом делается? Надо бы узнать ей про сына, пока тот еще жив. Да и внук родной как бы не затерялся во времени.

— Хочу к Николаю на могилку съездить, — Варвара стояла у зеркала и примеряла черный пуховый шарф, тонко вывязанный на оренбургский манер. Поворачиваясь так и эдак, посетовала, что волосы седеют нехотя.

— Будь вся седая, шарф бы смотрелся ярче, — поведала Варвара своему отражению.

Татьяна расслабленно улыбалась, радуясь, что угодила подарком. Мать не любила платки, как и не любила вещи, случайно встреченные на ком-то еще. Все у нее должно быть особенным, только для нее созданным. Ажурный шарф ручной работы благородно оттенял все еще не потухшие глаза Варвары…

— По погоде посмотрим. Вот подсохнет, и поедем, помянем нашего Николая, — Татьяна уютно пристроилась на диване, и ей совсем не хотелось на кладбище. — Я на кладбище с похорон не была, боюсь, заблудимся без Любы… Мам, ты в Омске сказала, где найти тебя можно? Как некому сказать? Ну хорошо, что хоть мой телефон у соседки есть. Как зачем? Да хоть из собеса или еще откуда придут. Тебе что, и пенсия уже не нужна?

— Захотят — найдут. Я уже и регистрацию оформила. Так что считай меня подмосквичкой.

— Кем, кем?

— Подмосквичкой. Ну, не из Москвы, а из Подмосковья.

Четыре березы одинаковой высоты окружали могилу с четырех сторон света. Они исправно сторожили покой Николая, давая прохладу в жаркие дни и укрывая от ветра в осенние. Жаркие дни бывали в середине июля, когда память вела на кладбище в день рождения Николая близких ему людей. Осенние дни тоже вспоминались, потому что именно осенью простился Николай с этой жизнью.

Облокотившись на ограду, Варвара осмотрела крест, на который они с Татьяной повесили купленный у входа веночек, и удовлетворенно перевела взгляд на соседний участок. Там было тесно — покоились двое, и, судя по надписям, муж и жена. Муж пережил жену всего на год. «Да, не живут мужики без надзора. Набалованная порода. А жены торопиться не любят. Возьми Любу, — за гостями да за картами ей не то что печалиться, вспомнить о муже иной раз некогда», — Варвара устыдилась своих мыслей, вспомнив, что сама не знает, как бы себя вела, стань вдовой после полувекового брака.

— Не мне судить, — произнесла она вслух.

— О чем ты, мама? — Татьяна выложила на скамейку бутерброды, разлила в пластиковые стаканчики стограммовый шкалик. — Так помянем, что ли?

Березы качнули ветками, и редкое в этом году солнышко высветило незамысловатую трапезу за помин души.

Позже, подъезжая на электричке к вокзалу, Татьяна через вагонное окно заметила двух мужчин. Уже на платформе, проходя мимо, она ненароком обернулась, и — словно острый коготок процарапал что-то внутри.

Ох, Татьяна, Татьяна. Оторвись от своей ненаглядной персоны и посмотри вокруг. Что повело тебя к моему погосту? Нет, не зов души. Это Варвара. И если мать твоя уже сподобилась на что-то толковое, то и ты, надо думать, сподобишься. А на внука своего посмотри пристальнее. Вдруг узнаешь, или сердцем почуешь. А я помогу. Уже помогаю.

— Посмотри на тех двоих, мама. Ничего не чувствуешь? — Татьяна тормошила мать и пыталась удержать ее от быстрого шага. — Погоди, дай вспомнить, откудая знаю это лицо. Защемило что-то внутри, не к добру.