Ледяной рыбак - Тата Олейник

Из волчьей шеи сзади торчала толстая стрела, рядом с трупом чернел мешочек. Я поднял его, ощущая приятную шелковистость неведомого материала, мешочек исчез. Ну что же, еще один волчий хвост.

Опять пришлось есть, так как жизни осталось с гулькин нос — в этот раз я ограничился двумя репками и нашел в них даже определенную водянистую прелесть — видимо, хорошо проголодался. Да, Альтраум — мечта любителя пожрать, обедать можно по десять раз на дню и не потолстеешь. Наверное.

Через два часа пути с негромким хлопком развалились сапоги — судя по всему, волк изрядно просадил их прочность, а я и внимания не обратил — вот дыру в полспины на рубахе не заметить было сложно. Впрочем, босиком идти тоже было можно, даже приятно, дорогая была земляной, нагревшейся за день. Всадники и даже пешие стали встречаться все чаще, боковых дорожек от главного пути отходило все больше, путники, даже те, кто двигался со мной в одном направлении, быстро исчезали из поля зрения, так как все перемещались куда быстрее меня. Дела до меня никому не было. Когда начало темнеть, обогнала и знакомая фифа с непроизносимым именем, она была все в том же платье, но уже не читала, а лихо правила своими волами.

Во время очередной передышки заметил, что колено почти зажило, остались лишь бледнеющие и сглаживающиеся следы от барсучьих зубов. Что со спиной я не знал, но думаю, там все было печальнее, так как рана все еще саднила.

Когда ночь окончательно укутала землю мягким мраком и развесила на небе примерно миллиард звезд, я понял, что сейчас засну прямо на ходу. Вообще перед дорогой я планировал разжечь на ночлеге костер, но сейчас идея показалась мне плохой. Сигнал «я тут — вкусный и беззащитный!» на всю округу? Спасибо, но нет. Поэтому я доел второй хлеб, допил квас, залез в заросшую лопухами канавку на обочине, еще веток на себя набросал для пущей маскировки, закутался в рекрутскую робу и вырубился.

Перед пробуждением увидел сон, что из меня делают памятник — заливают бетоном и ждут, пока тот как следует застынет, а я выплевываю набившиеся в рот цементные крошки и пытаюсь убедить неизвестных скульпторов прекратить безобразие.

Удивительное открытие: оказывается, спать в канаве — мокро и неудобно. Ноги-руки затекли так, что еле поднялся, привкус во рту был мерзостный, одежда промокла от росы и была вся замызгана — грязь и зеленые травяные пятна. Одна рубаха рекрута смотрелась на удивление чистой, но тоже была насквозь сырой. Стуча зубами, вылез из канавы на слабенькое раннее солнышко, раздраженно смотря на зависшую в верхнем поле зрения полоску жизней с тремя дебаффами «разбитость», «простуда» и «легкий голод».

А то я без вас не знаю, что разбит, простужен и сожрал бы жареную корову целиком. Позавтракал репой и остатками сыра, после чего зашагал дальше.

Солнце высушило лохмотья, в которые превратились мои обновки, быстрая ходьба помогла размять мышцы, из дебаффов осталась только «простуда», да и та бледнела и подмигивала, явно сходя на нет. Жизнь определенно менялась к лучшему. Дорога шла через низенький бревенчатый мостик без перил, под которым протекала речка, скорее даже ручей. Спустившись к воде, набрал бутылку, в очередной раз подивившись проработанности мира — над камушками дна мелькали тени крошечных рыбок, плавунцы загребали двумя лапками, ближе к берегу, где не было ряби, скользили водомерки — прикольные они, я про них фильм однажды смотрел, два часа не мог оторваться. При увеличении они похожи на носатых многоногих фигуристок, которые рассекают по катку, зажав обеими руками, как мороженое, какого-нибудь микроскопического жучка, которого увлеченно кушают. Вообще любил я передачи про живую природу — лучше любой фантастики.

Пока пялился на жизнь ручья, опять пришло письмо. Отлично, доберусь до места — будет что почитать, надеюсь, новости хорошие.

Дорога резко сворачивала вправо, на повороте даже указатель имелся — крест из бревнышек, на поперечном выжжено «Разбориха 5 верст» и стрелочка. Часа за полтора доберусь, если не мешкать. Первым делом — письма. Потом — что-нибудь горячее поесть. Хотя чем за еду расплачиваться-то? Хлеб — по 30 грошей в лабазе стоил, репка — по 10, сыр вообще, видимо, деликатес дорогостоящий. Правда, у меня в придачу к оставшимся медякам имелись ромашки и волчий хвост, уже что-то. Ладно, на месте будем думать.

За поворотом послышались голоса и я на всякий случай сошел с дороги и, скрываясь за кустами, осторожно выглянул.

На дороге остановились три всадника. Рассматривают большой кусок бумаги, который двое растянутым держат перед всадницей в центре. Эллана Лана. Уже в серебристой кольчуге, при мечах, золотистые волосы струятся через плечо, забранные в хвост. А кони у всех троих — глаз не оторвать, огромные, черные, блестят, как масляные, тонкими сильными ногами перебирают. Рядом с ником Элланы, как и у ее спутников — название клана. «Глубоко фиолетово». Дурацкое название

А дальше у меня, наверное, случился солнечный удар или не знаю уж, что такое со мной сделалось. Я протянул руки к животу и, глядя на Эллану, нажал вызванную карточку «Приворот». Вы же понимаете, что люди иногда творят такое, что сами потом удивляются, да?

Красавица дернулась, как будто я в нее выстрелил, и, выхватив из за пояса хлыст, стегнула коня. Я даже и бежать не пытался, только отпрыгнул — и тут же лицо ожгло — раз, другой, я упал, защищаясь руками от хлыста, ноги поджал, бессмысленно прикрывая живот от нависших копыт.

Всадница, согнувшись с коня, яростно полосовала меня жгучей кожаной змеей.

— Ланкин, стой, зашибешь же нуба, шестой уровень у него, сдохнет ща!

— Он на меня дрянь какую-то повесил!

— Ты посмотри, что он повесил-то!

Хлыст остановился, Эллана с отвращением поглядела на скрюченного меня.

— Идиот!

Развернула коня, пришпорила, и вот — только следы от копыт по дороге. Оставшиеся двое двинулись за ней, последний весело крикнул: «На игроков не действует, парень. Попробуй с неписями, в селе, вон, бабка зачетная свиньями торгует! На свиней, кстати, тоже сработает»

«Базиль Дево, воин света».

Сам ты свинья, а не воин света.

С располосованной рожей, с руками в следах от хлыста и с только начинающей заживать спиной, грязный и оборванный я вступил в пределы славного села Разбориха. Это, конечно, была уже цивилизация. Дорога сразу выводила на засыпанную песком площадь, которую окружали избы с высокими крышами. На площади по кругу расположились знакомые палатки