Яснослышащий - Павел Крусанов

Кузнец-оружейник и два его сына-подростка мастерили ножи, топоры, мясные тяпки и мачете для ценителей железа ручной выделки. Однако при нужде могли сковать ограду или каминный гарнитур – совок, щипцы и кочергу. Да и вообще – всё что угодно. Но главное – клинки. Евсей иной раз помогал им с рукоятками и топорищами: на черенки шли лосиный рог, карельская берёза, капа, береста, на топорища – дуб и ясень. Жена кузнеца занималась сертификацией изделий и на старенькой «Ниве» развозила товар по мелким оружейным лавкам в Петербурге и Петрозаводске. Она же отвечала за интернет-продажи – вела сайт и рассылала из Сортавалы бандероли по всей стране. Русская женщина плохо приспособлена к искусству ведения торговли, как серна к дойке, – кузнецу приходилось жену иной раз понукать, с нежностью приговаривая: «Курица – птица гордая: пока не пнёшь – не полетит».

Гороховая Фея, которую Евсей звал не иначе как гороховое пугало, несла соседям благую весть такого содержания: слепцы и маловеры, чудо чудес и ценность ценностей давно обретена – усатый поводырь горох указывает путь правильной и здоровой жизни. Фея и сама походила на сутулый стручок, но пальцы её были цепкими, а голос оплетал вьюном, пробирался в ухо и словно вылизывал ушное отверстие изнутри.

Проповедь её была трёхчастной, подобно «Саду земных наслаждений». Во-первых, благодаря наличию необходимого и сытного белка горох прекрасно заменяет мясо, при этом несравненно лучше усваиваясь организмом. Он не имеет дурных обременений, свойственных животной пище, и не потворствует недугам, на которые обрекают свои суставы, печень и сосуды мясоеды. В горошине счастливо собрались в одну компанию клетчатка, углеводы, жиры, крахмал и всяческие витамины: кому-то нужно фолиевую кислоту, кому-то никотиновую, а кому-то бета-каротин, ну а в горохе – всё на выбор. А что творится с минералами и микроэлементами! Таблица подчистую. Словом, в питательности и разнообразии состава гороху равных нет – чревоугоден, надолго утоляет чувство голода, а натуральный сахар, заключённый в мозговых сортах, способствует наклонности к глубокомыслию.

Во-вторых, помимо кулинарного, бесспорно и целительное благо. Горох – отменный антиоксидант, предупреждающий развитие злокачественных вздутий. Он помогает при избытке тела, подстёгивая жировой обмен, содержит в надлежащем виде холестерин, предотвращает астму, снижает риск инфаркта и гипертонии, способствует естественной отдаче желчи и противостоит туберкулёзу с диабетом. Он обладает мягким мочегонным свойством и расправляется с кислотностью в желудке. Угри, фурункулы, экземы, рожистые воспаления – всё по плечу ему, а зелёные стручки – испытанное средство от глистов и водяных отёков.

И третье, наконец: горох – живой. Как всё живое, наделён сознанием и волей. Он сам себя готовит в жертву человеку, накапливая в теле изумительную пользу. Об этом вещует Пифагор, который изначально, как известно, был Эфалидом, отпрыском Гермеса от девы, чей отец стал прародителем мирмидонян – народа Ахиллеса. Гермес предложил сыну на выбор какой угодно дар, кроме бессмертия, и Эфалид просил не отбирать у него память после смерти: пусть сохранит воспоминания о том, что с ним происходило – о всех тропах жизни, какие доведётся ему пройти. И стало так. Впоследствии он родился троянцем Евфорбом, который ранил Патрокла и сам был ранен Менелаем, потом душа его переселилась в прорицателя, следом – в рыбака. Лишь после этого он явился Пифагором. Хвала Гермесу, он помнил о всех своих перерождениях. Более того, помнил о том, как странствовала его душа, пока не обретала пристанище в человечьем теле – в каких растениях и животных она оказывалась и что пережила в Аиде… Словом, воздерживаясь от животной пищи и бобов, видавший виды Пифагор превозносил горох, дарующий здоровье организму, ясность уму и усладу чреву, ибо сам был и зверем, и скотом, и птицей, и бобом, и луком, и горохом, благодаря чему познал природу всякого, в чьём теле побывал.

Гороховая Фея, впрочем, не ограничивалась рекомендациями мыслителей, целителей и гастрономов, но имела собственный опыт общения с чудесной мозговой культурой. Она в прямом смысле со стручками говорила, и те в ответ согласным хором горошин рассказывали ей о своём житье-бытье. Оно, это житьё-бытьё, было направлено на пользу человека вплоть до того, что горох брал на себя заботу о красе его лица, поскольку был способен молодить – мука из юного гороха, по заветам Феи, служила лучшей основой для косметических масок.

– Ещё немного – и она бы основала гороховую церковь, – посетовал Евсей. – Чтоб ей своим горохом подавиться! Но Оловянкин запретил ей проповедовать. Послушался отца Иону и запретил. – Не удовлетворившись сказанным, Евсей призвал на помощь народный разум: – Кабы на горох не мороз, он бы через тын перерос. – И пояснил: – Одно дело свобода совести, другое – если крыша набекрень. Заразный псих – вредней холеры.

После запрета на проповедь, подтверждённого общим собранием скита, учение Феи ушло в катакомбы – она исподволь продолжала тихую борьбу за идеал идеалов, давая соседям советы по приготовлению блюд из несравненного плода земли и угощая их изделиями гороховой кухни. Так, например, скитники узнали, что если вместе с горохом подавать на стол укроп или фенхель, то эти травы значительно сократят неуправляемое производство газов. Однако Евсею как хозяину сопредельной территории, на которую Батыевой ордой наползали гороховые стебли, с лихвой хватало и советов – неспроста горох в его личном уложении о наказаниях играл столь существенную роль.

Гороховая Фея была здесь не единственным уникумом. На другом краю скита жил Семён-Грибовик, молившийся великому мицелию. Он имел последователей, но окормляемая им секта была настрого закрытой – адептам следовало пройти суровую инициацию, сопровождаемую отрезанием уха, – так что в деталях культа мало кто разбирался даже в Чистобродье. Гороховая Фея и Семён-Грибовик пребывали в состоянии непримиримой вражды. Все попытки перехода этой вражды в активную фазу пресекал Оловянкин, чтобы не обратить движение жизни вспять и не очутиться вновь в тех былинных временах, когда, по известной поговорке, царь горох с грибами воевал. Словом, жили своеобычно, с причудами – помимо часовни, находилось место и капищам.

Что тут сказать? Я уважал Пифагора, ведь он сверял свою жизнь с музыкой сфер, которую, без сомнения, отчётливо слышал. Именно Пифагор первым обратил внимание на изменение высоты тона в зависимости от длины колеблющейся струны и произвёл разметку монохорда. Гармонию чисел он находил родственной гармонии звуков – оба эти начала усмиряют хаос в сознании. Вообще, музыка в его учении играла ключевую роль: он утверждал, что добродетель – это гармония. Разумеется, в музыкальном смысле, а не числовом. Вполне созвучное моим исканиям соображение. Но такого: быть в одном из рождений горохом, запомнить и возвестить… – нет, никак не ожидал. Да и откуда Гороховая Фея это взяла? Разве только душа Эфалида, оседлав Пифагора, как ездовое животное, всё-таки не добралась до мокши и обрела теперь пристанище в её, Феи, стручкообразном теле. И помнит всё.

Занятия Евсея находились в промежутке между трудом кузнеца, имевшим дело с раскрасневшимся железом, и проповедью о жертвенном спасителе – горохе. Он работал с деревом, а когда в часовню скита приезжал служить отец Иона, помогал ему в качестве чтеца. Над деревом Евсей корпел не как обычный столяр, мастерящий филёнчатые и клиновые двери, оконные рамы, столы, гробы да банные скамьи, а с воображением – как художник. Семейной артелью, с женой, дочерью и сыном, Евсей изготавливал штучную мебель в диком стиле – нарочито грубую, с обнажённой фактурой материала, с подчёркнутой естественностью узловатых линий, первобытно основательную, но при этом безупречную в стыках и подгонке, продуманную и сделанную во всех деталях от браширования и тонировки природного древесного узора до стволовых и корневых извивов в отделке спинок, ножек и подлокотников. Подобным образом могла бы выглядеть мебель в интерьере берлоги из сказки про Машу и медведей. Хотя иной раз Евсей позволял себе и эклектику, помесь первородства и хай-тека – стол его работы с толстой стеклянной столешницей, крепящейся на хитросплетённой отполированной коряге, похожей на одеревеневшего спрута, украшал студию утренней программы одного из федеральных каналов.