Беременность на сдачу - Адалин Черно

— Нет, погодите, — вставляю я, но женщина мило улыбается мне и разводит руками.

— Что все это значит? — спрашиваю у Левицкого, едва за женщинами закрывается дверь и мы остаемся в кабинете одни. — Вы как… вы что? Почему они ушли? — от ярости я сжимаю кулаки и дико смотрю в глаза своему доктору, а он… да он же улыбается! — Да говорите же вы наконец! — кричу и толкаю его в грудь, но он стоит на месте, не делая и шага, правда, больше не улыбается.

— Умерьте свой пыл, Вероника, — с этими словами он подходит к двери, проворачивает ключ в замке и закидывает его в свой карман.

— Откройте сейчас же!

— Прекратите истерику — это раз. И два: мы выйдем отсюда сразу, как поговорим, — он подходит ко мне, усаживает на кушетку, а сам располагается на стуле, где несколько минут назад сидела, кажется, Галина Ивановна.

Странно, но его легкий тон и уверенность вселяют в меня спокойствие. Что он, в конце концов может сделать? Закрыть меня здесь? Вытащить из поликлиники насильно? Я усмехаюсь и откидываюсь назад, упираясь спиной в стенку.

— Я устал бегать за тобой, устал просить тебя переехать ко мне, поэтому у меня к тебе только одна просьба: давай прекратим.

— Прекратим что? — интересуюсь у него, ожидая совсем не тех слов, которые он говорит следом.

— Не делай вид, что не понимаешь, Ника, — называет меня так, как тогда в баре. — Я знаю, что ты носишь моего ребенка, и да, я сразу узнал тебя.

Я молча смотрю на него и пытаюсь совладать с обуревающими меня чувствами. Узнал. Ну конечно, Вероника, он не мог не узнать ту, с кем переспал. Я выдавливаю из себя улыбку и встаю.

— Это не ваш ребенок, — пытаюсь уйти, но Матвей опережает меня, хватает за руку и усаживает обратно.

— Собирай свои вещи. Прямо сейчас ты переезжаешь ко мне.

— Спасибо, но в этом нет необходимости, — со злобным взглядом высвобождаю свою руку из его цепких пальцев, однако мне вновь преграждают путь.

— Я заберу своего ребенка, как только он родится, — угрожающе начал он. — И это случится независимо от твоих желаний.

— А что если нет? — я усмехаюсь и с вызовом смотрю ему в глаза. Ни на минуту не собираюсь отступать. Этот ребёнок мой, и ничто не заставит от него отказаться.

— Нет? — он приподнимает одну бровь в удивлении, а выражение его глаз дает понять, что удивлен моим выпадом.

— Нет, — киваю я. — Или вы думали я упаду вам в ноги и начну умолять не делать этого? За своего ребенка я пойду на все, — я делаю шаг к нему и с яростью всматриваюсь в его глаза. — Я ни за что его не отдам!

— Это, конечно, похвально, такая материнская привязанность, вот только я не собираюсь оставлять своего ребенка непонятно кому, — от него веет ледяным спокойствием и уверенностью, но я не собираюсь сдаваться.

— Судя по тому, как охотно вы суете свой агрегат куда ни попадя, детей у вас может быть гораздо больше, — язвлю я и отхожу от него, внезапно понимая, что почти прижимаюсь к его широкой груди.

— Я переспал с тобой по твоей же просьбе, — ухмыляется он, чем только выводит меня из себя.

Я прекрасно помню, о чем просила его и что говорила в тот вечер. Каждая чертова секунда нашей совместной ночи откликается в голове набатом, заставляет просыпаться по ночам от желания и ненавидеть себя. И в эту минуту, когда стоящий напротив мужчина проявил себя в истинном обличии, я надеюсь, что смогу взять себя в руки и перестать чувствовать это притяжение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Вы действительно думаете, что я отдам ребенка? — решаюсь спросить у него. — Что мне никто не поможет и вы просто заберете его, как будто его и не было?

— Да, Вероника. Именно так я и думаю. Ты хотела дите, верно? Сделала ЭКО, прошла сквозь все процедуры. Ты получишь своего ребенка, здесь нет никаких проблем, но второго я забираю. Он не принадлежит тебе.

Я смеюсь. Зло и с частью ненависти к этому мужчине. Я нарисовала себе картинку, которой нет. Провела красивыми, яркими масляными красками по прогнившему полотну в надежде, что гниль не проявится, но вот же она — собственной персоной передо мной. Увы, истинное обличие этого мужчины уже ничто не скроет.

— Я не поеду, — говорю ему. — Вам придется тащить меня насильно, потому что я не поеду.

— Поедешь. И знаешь почему? Жизнь твоих детей с сегодняшнего дня зависит от меня. Ни одна поликлиника в этом городе не возьмется за тебя и поверь, я позабочусь, чтобы не взялись и в пределах страны. Я знаю, это жестоко, но мне нужен ребенок, а тебе уход. Подумай о втором ребенке. Ему нужно хорошее питание, ведь риск того, что плод может не выжить есть всегда, — он констатирует сухие факты.

Без каких-либо эмоций и сожаления. Просто говорит и говорит, а у меня сердце разрывается. На глаза наворачиваются предательские слезы и я отхожу назад, усаживаясь на кушетку.

— Тебе нельзя нервничать, — слышу холодный голос и лишь усмехаюсь.

— Вы выбрали неверную тактику, если хотели, чтобы я не нервничала.

— Ты, говори ко мне на ты, — его голос звучит все так же собрано, как-будто несколько минут назад мы обсуждали не судьбу двух детей, а какой-то товар. — Я сожалею, но таково мое решение.



— Что-то не так? — слышу голос Матвея совсем рядом.

Мы сидим в его автомобиле: я отворачиваюсь к окну и утыкаюсь лбом в стекло, думая, как найти выход из сложившейся ситуации. Мы забрали вещи от Иры с Олегом. Я даже из машины выходить не стала, просто ждала, когда мои сумки погрузят в багажник и мы поедем. Я устала.

— Меня тошнит от запаха кожи, — спокойно говорю я, смотря на дорогу.

— Раньше все было нормально, — его голос звучит обеспокоено, что заставляет меня повернуться к нему и удивленно распахнуть глаза.

Не найдя в его взгляде подтверждения обеспокоенности я хмыкаю и отворачиваюсь:

— Я просто не знала, что вы за человек.

— А теперь? — внезапно спрашивает он. — Теперь знаешь?

— Знаю, — киваю скорее для себя, потому что через стекло вижу, как Матвей сосредоточен на дороге.