На высотах твоих - Артур Хейли

– Останешься работать у меня, Милли? – спросил он.

– Нет, – ответила она сразу. – Не смогу. Он кивнул в знак понимания.

– Я тебя не осуждаю. Но если только передумаешь…

– Не передумаю, – твердо заявила Милли, но передумала уже через полгода.

После отдыха на Бермудах и недолгой, тут же опостылевшей ей работы на новом месте она вернулась и осталась с Хауденом. Поначалу ей приходилось нелегко – посещали воспоминания о несбывшихся надеждах. Но горечь и не видимые никому одинокие слезы не обратились в озлобление, и в конце концов любовь переросла в искреннюю преданность.

Порой Милли задумывалась, знала ли Маргарет Хауден о той длившейся почти год поре и о силе чувств молоденькой секретарши к ее мужу; в отличие от мужчин женщины постигают такие вещи интуитивно. Но даже если Маргарет и догадывалась, она мудро не обмолвилась ни одним словом – ни тогда, ни после.

Вновь вернувшись мыслями из прошлого к сегодняшнему дню, Милли набрала новый номер.

Теперь настала очередь Стюарта Коустона, чья жена сонным голосом сообщила Милли, что министр финансов принимает душ. Милли попросила ее передать сообщение и расслышала, как Весельчак Стю прокричал: “Скажи Милли, что я буду”.

Следующим в ее списке значился Адриан Несбитсон, министр обороны, и ей пришлось ждать несколько минут, вслушиваясь, как старик шаркающей походкой подходит к телефону. Когда она известила его о заседании, тот ответил безропотно и обреченно:

– Ну, если шеф того желает, я, думается, должен присутствовать. Жаль, конечно, что нельзя отложить заседание на после праздника.

Милли произнесла несколько сочувственных междометий, хотя и понимала, что присутствие или отсутствие Адриана Несбитсона никак не повлияет на решения, которые предстоит принять на сегодняшнем заседании.

Знала она и еще кое-что, о чем Несбитсон пока не подозревал: в будущем году Джеймс Хауден планировал произвести ряд изменений в составе кабинета, и среди тех, кто будет смещен, числился и нынешний министр обороны.

Сейчас уже даже как-то странно вспоминать, подумалось Милли, что в свое время генерал Несбитсон слыл национальным героем – легендарный ветеран второй мировой войны, удостоенный многочисленных наград и отличившийся если не творческой фантазией, то дерзостью. Это он однажды повел своих моторизованных стрелков в атаку на танки, стоя во весь рост в открытом джипе, на заднем сиденье которого его личный волынщик наигрывал воинственные марши. И если существует такое понятие, как любовь к генералам, то Несбитсона служившие под его началом любили.

После войны, однако, Несбитсон в роли штатского стал бы никем, если бы Джеймсу Хаудену не потребовалась фигура, хорошо известная стране, хотя и не обладающая административным даром. Целью Хаудена было создать видимость, что в составе кабинета имеется несгибаемый министр обороны, а на самом деле контролировать этот портфель самому.

Первая часть плана осуществлялась довольно успешно, а временами – даже слишком. Адриан Несбитсон, храбрый солдат, оказался не в своей тарелке в эру ракет и ядерной энергии и проявлял порой даже чрезмерную готовность послушно исполнять все, что ему говорили, не утруждая себя возражениями и спорами. К несчастью, ему не всегда удавалось уловить смысл докладов и донесений своих собственных подчиненных, и в последнее время он частенько производил на прессу и общественность впечатление усталого и растерянного простака.

Разговор со стариком расстроил Милли, и она, налив себе еще кофе, зашла в ванную, чтобы освежиться прежде, чем покончить с двумя оставшимися звонками. Там она задержалась у высокого зеркала под ярким неоновым сиянием светильника. В зеркале она увидела высокую привлекательную женщину, все еще молодую, если употреблять это слово в широком смысле, с высокой упругой грудью. “Вот бедра слегка полноваты”, – критически отметила она про себя. Но в общем-то фигура хорошая, правильный овал лица с классическими высокими скулами и густыми бровями, которые она эпизодически “приводила в порядок”, выщипывая всякий раз, когда ей удавалось об этом вспомнить. Большие, лучистые, широко расставленные серо-зеленые глаза. Прямой нос, полные чувственные губы. Очень короткие темно-каштановые волосы: Милли испытующе оглядела прическу, прикидывая, не настало ли время очередной стрижки. Она терпеть не могла салонов красоты и предпочитала мыть, укладывать и причесывать волосы сама по своему вкусу. Хотя это и требовало искусной и, похоже, слишком частой стрижки.

У короткой прически, однако, было одно великое преимущество – в ответственные моменты ее можно ерошить растопыренной пятерней, и Милли частенько прибегала к этому приему. Джеймсу Хаудену тоже нравилось гладить ее волосы – так же, как ему нравился ее старый желтый халат, который она носила до сих пор. Раз уже, наверное, в двадцатый она решила избавиться от него в самое ближайшее время.

Возвратившись в гостиную, Милли вновь взялась за телефон: ей осталось сделать еще два звонка. Один – Люсьену Перро, министру оборонной промышленности, который и не пытался скрыть своего раздражения из-за того, что его подняли в такую рань, и Милли, в свою очередь, говорила с ним резко настолько, насколько, по ее мнению, ей могло сойти с рук. Она сразу немного пожалела об этом, вспомнив, что кто-то назвал право быть поутру сварливым “шестой гражданской свободой”, а Перро – лидер франкоязычного населения Канады – по большей части обращался с Милли достаточно вежливо и приветливо.

Последним она позвонила Дугласу Мартенингу, председателю Тайного совета, третейскому судье по всем процедурным вопросам, возникавшим в ходе заседаний кабинета. С Мартенингом Милли разговаривала куда более уважительно, чем с другими. Министры приходят и уходят, а председатель Тайного совета как-никак являлся старшим в Оттаве государственным чиновником. Мартенинг также был известен своей замкнутостью и высокомерием, и, когда бы Милли с ним ни разговаривала, у нее создавалось впечатление, что он едва ее замечает. Сегодня, однако, он был для разнообразия разговорчив, хотя и мрачноват.

– Думаю, нам предстоит долгое заседание. Возможно, и праздничный день прихватим.

– Меня бы это не удивило, сэр, – согласилась Милли. Затем рискнула осторожно пошутить:

– Если так и произойдет, я в любой момент могу послать за сандвичами с индейкой.

Мартенинг раздраженно хмыкнул и, к ее удивлению, продолжил беседу:

– Да мне вовсе не сандвичи нужны, мисс Фридмэн. А какая-нибудь другая работа, чтобы время от времени побольше бывать дома.

Повесив трубку, Милли задумалась, а не заразительно ли разочарование? Не хочет ли сам великий мистер Мартенинг присоединиться к веренице высокопоставленных государственных чиновников, покидающих правительственную службу ради более высокооплачиваемой работы в промышленности? Такой вопрос заставил ее вспомнить и о самой себе. Не пришло ли время и ей подумать об уходе, не настала ли пора предпринять какие-то перемены, пока еще не поздно?

Эти мысли не покинули ее и четыре часа спустя, когда члены комитета обороны начали собираться в офисе премьер-министра на Парламентском холме. Одетая в безукоризненно сшитый серый костюм поверх белой блузки, Милли приветствовала их в приемной.