Дурак - Кристофер Мур

— Может, я и невелик ростом, но я не дитя и не боюсь того, кто прикинулся бесом и глаголет на языках. Я христианин, отпавший от веры, и язычник по расчету. Моей совести мало повредит, если я перережу тебе глотку и попрошу лес считать это жертвоприношением к будущим святкам. Поэтому прекращай молоть ахинею и выкладывай, откуда ты меня знаешь.

— Это не ахинея, это валлийский, — ответил разбойник. Затем приподнял поле шляпы спереди и подмигнул. — А не приберечь ли тебе свое смертоносное жало для истинного недруга? Это же я, Кент. Под личиною.

И впрямь — предо мною стоял былой друг короля, ныне изгой. Все королевские причиндалы его канули, остался только меч. И выглядел он так, будто всю неделю, что я его не видел, спал в лесах.

— Кент, что ты здесь делаешь? Тебе, считай, конец, если король увидит. Я думал, ты уже где-нибудь во франции.

— Некуда мне идти — и земли, и титулы мои конфисковали, а оставшаяся родня может меня принять лишь с риском для жизни. Я эти сорок лет верой и правдой служил Лиру и до сих пор ему предан. Ничего иного я не знаю. Вот и подумал скрыть свое лицо и говорить с акцентом, пока он не передумает.

— Поди верность — добродетель, коли платить ею тому, кто с нею незнаком? Мне сдается — нет. Лир скверно с тобою обошелся. Ты либо спятил, либо глуп, либо вожделеешь могилы, но нет тебе места, седая борода, в свите короля.

— А тебе, значит, есть? Или не тебя я видел в замке изгнанным за то же преступленье? Не тебя выволакивали из залы за то, что дерзко истину ты рек? Не проповедуй тут мне добродетели, дурак. Единственный голос, что может бесстрашно глаголить королю о его безумствах, — и где? В двух лигах от всего отряда, в обоссанных башмаках…

Ебать мои чулки, правда бывает и сварливою мегерой! Он, разумеется, прав, горластый старый бык.

— Ты ел?

— Уже три дня как нет.

Я сходил к кобылке, пошарил в котомке и принес Кенту твердого сыру и яблоко, оставшиеся от прощального подарка Кутыри.

— Не слишком поспешай, — рек я. — Лир еще кипит от злости из-за честного оскорбленья Корделии и твоей предполагаемой измены. Следуй за отрядом до замка Олбани. Я попрошу Егеря каждый день оставлять тебе у дороги кролика либо утку. Есть огниво и кремень?

— Трут тоже имеется.

На дне котомки я нашел огарок и отдал старому рыцарю.

— Сожги, а копоть собери на клинок и вотри себе в бороду. А волосы обрежь и тоже зачерни. Лир видит лишь на несколько шагов, поэтому близко не подходи. И не забывай про этот жуткий валлийский акцент.

— Ну, старика-то я, быть может, одурачу, но остальных?

— Ни один праведный человек не считает тебя изменником, Кент. Но не все рыцари мне знакомы, да и кто может тебя выдать королю, не знаю. Поэтому слишком не высовывайся, а как доедем до Олбанийского замка, я уж разберусь со всеми лайдаками, кто может отступиться от тебя.

— Хороший ты парень, Карман. Если выказывал тебе когда неуваженье — прости.

— Не пресмыкайся, Кент, твоим сединам не пристало. Проворный меч да крепкий щит — с такими согласниками мне нипочем мерзавцы и предатели, плетущие интриги, словно ядовитая паукоблядь Килларни.

— Паукоблядь Килларни? Никогда не слыхал.

— Знамо дело. Тогда садись на сие поверженное древо и отобедай. А я сплету тебе побаску, как паутину из ее же жопки.

— Ты отстанешь от марша.

— К чертям его, этот ледащий тартыга всех так обременяет, что за ними скоро слизь потянется, как от брюхоногих. Садись и внемли, седобрад. Ты, кстати, не слыхал про Большой Бирнамский лес?

— А то — и пары миль от Олбани не будет.

— Правда? Как ты относишься к ведьмам?

Разумеется, Егерь оказался прав — всю свиту Лира прокормить ему не удавалось. Деревни, встречавшиеся нам по пути, мы облагали данью и становились там на постой. Но к северу от Лидса случился неурожай, и наполнить нам утробы селяне уже не могли — самим бы голодать пришлось. Я старался распотешить рыцарей, но от короля держался подальше — не мог простить старику, что отрекся от моей Корделии и услал прочь Харчка. Втайне я радовался, когда солдаты кряхтели от неудобства, и не прилагал особых усилий как-то смягчить их недовольства Лиром.

На пятнадцатый день нашего похода за Перхотью-на-Твиде съели мою кобылу.

— Ро-за, Ро-за, Ро-за, — скандировали рыцари. — Зовись она иначе, запах тот же[62]. — Думали, умные, раз такую шуточку сочинили. С их сальных губ летели ошметки жареной конины.

Тупицы всегда стараются выглядеть умнее за счет дурака, дабы хоть как-то отплатить ему за остроумие. Но ума им все равно недостает, и они зачастую жестоки. Вот потому-то у меня никогда и не может быть ничего своего, я не могу ни о ком заботиться, не могу выказывать никаких желаний. Явится какой-нибудь головорез и все отберет. Хотя тайные влеченья, нужды и грезы у меня есть. Кукан — отличный реквизит, но хорошо бы однажды завести обезьянку. Буду наряжать ее в костюмчик шута — думаю, из красного шелка. И звать Пижоном, а у нее будет свой маленький скипетр, который будут звать Пежик. Да, обезьянку мне бы очень хотелось. Она мне будет другом, а убивать ее, отправлять в ссылку или есть ее будет запрещено. Дурацкие мечты, да?

У ворот замка Олбани нас встретил Освальд — дворецкий Гонерильи, ее советник и главный подхалим. До крайности зловредный мудак. Я с этим крысенышем-лизоблюдом сталкивался, когда он еще служил ливрейным лакеем в Белой башне, а Гонерилья была принцессой и жила при дворе. Меня же, скромного жонглера, застукали голым, когда я разгуливал пред царственными ее очами… Но эту повесть лучше оставить на потом — теперь же мерзавец у ворот не дает нам пройти.

Как внешностью, так и характером своим Освальд смахивает на паука — таится даже там, где открыто. Украдка — его обычная манера перемещения. Вместо бороды носит он жидкий черный подшерсток, то же самое у него на голове — это видно, когда его берет из синей шотландки прижат к сердцу. Но не сегодня. Сегодня он ни головы не обнажил, ни поклонился, когда к воротам подъехал Лир.

Старому королю это не понравилось. Он остановил свиту мановеньем руки в одном полете стрелы от замка и подозвал меня.

— Карман, ступай спроси, чего он хочет, — молвил Лир. — И узнай, отчего не звучат фанфары в честь моего приезда.

— Но, стрый[63], — рек я в ответ, — разве не капитан гвардейцев должен…

— Ступай, дурак! Тут нужно вежливости поучить. К поганцу я отправлю дурака, пусть знает свое место. Отринь манеры, напомни псу, что он есть пес.