Ричард Длинные Руки - эрбпринц - Гай Юлий Орловский

Я вздохнул.

— Надо закладывать и новые!.. Океан велик.

Он сказал кротко:

— Надо. Тем более доходят тревожные вести с морей… Пока многое неясно, но ощутимо, что некто собирает огромные силы.

Я стиснул челюсти, но смолчал, ругань приносит облегчение только простолюдинам. Он продолжал пить кофе мелкими осторожными глотками.

— Об этом «некто», — спросил я, — так ничего и нельзя узнать?

Он покачал головой.

— Увы.

— Возможно, это ни некто, а нечто?

Он ответил со вздохом:

— Верно. А как твои успехи?

— Все по плану, — заверил я бодро. — Отец Дитрих, вот что очень важное я все хочу сказать вам, да как-то либо время не выберу, чтобы вас не слишком беспокоить, то слов не насобираю правильных…

Он посмотрел с удивлением.

— Сын мой, в твоем голосе тревога. Что случилось?

— Святой отец, — сказал я смиренно, — вы благословили меня на печатание Библии, дабы по экземпляру было в каждой церкви, а потом и в каждом селе…

Он улыбнулся.

— Сын мой, теперь верю, что когда-то осуществится и твоя заветная мечта насчет Библии в каждом доме!

— Спасибо, святой отец, — сказал я, — теперь чертежи по устройству типографий пошли из Геннегау по всему Сен-Мари! А оттуда и по королевствам. Этот процесс уже не остановить…

Он переложил чашку в левую руку, перекрестился правой.

— Во славу Господа!

— Аминь, — сказал я. — Наше христианство, как все больше думаю, — это не столько вера в Бога, уж простите меня, отец Дитрих, сколько вера в человека! Вера в то, что можно раздуть искру, которую вдохнул Господь, в бушующее пламя. И человек станет… скажем мягко, намного ближе к Богу.

Он поерзал, проговорил морщась:

— Сын мой, ты говоришь так… как мы, иерархи церкви, говорим между собой в узком кругу. Но крестьянам такое не объяснишь. Пройдут не годы, столетия, пока…

— Книгопечатание, — прервал я, воспользовавшись неторопливостью его речи, — поможет ускорить созревание.

Он медленно кивнул.

— Да, это должно помочь. Поможет ли, не знаю, но должно бы помочь.

— Должно, — ответил я. — Однако же, отец Дитрих, в этом есть и некоторая опасность… Вообще-то не совсем некоторая, это я по природной трусливости сглаживаю.

Он посмотрел на меня в благостном удивлении, неторопливо взял печенье и с явным удовольствием ощутил его нежный изысканный вкус.

— Сын мой! Ты о чем?

— Грядет потеря монополии, — объяснил я, — на толкование церковью тех или иных положений в Библии.

Он посерьезнел, но смотрел все так же спокойно.

— Разве это чем-то грозит?

— Немногим, — ответил я скромно. — Церковь за века существования создала довольно грамотную, хоть и громоздкую настройку на фундаменте Святого Завета. Толкования тех или иных слов Иисуса зашли настолько далеко, что новые толкования опираются на старые толкования, соглашаются с ними, спорят или опровергают…

— Ну-ну?

— А теперь, — закончил я, — впервые широкие массы священников возьмут в руки экземпляр Библии и прочтут, так сказать, подлинник. Подлинник, а не толкование!

Он подумал, посерьезнел еще больше.

— Полагаешь, возникнут ереси?

— Обязательно, — согласился я. — Боюсь, вам стоило бы в какой-то мере предусмотреть эту возможность. Я даже вижу места, что дадут основание для ересей.

В его глазах появилось и начало разрастаться изумление.

— Сын мой… неужели ты настолько хорошо изучил Святое Писание? Я тебя ценю высоко…

— Спасибо, отец Дитрих.

— …но все же недооценивал, — закончил он и добавил с улыбкой: — Ты умеешь, оказывается, не только создавать этот божественный напиток и эти удивительные лакомства…

Я перекрестился и сказал благочестиво:

— Как христианский государь и правитель, я должен хорошо и ясно видеть путь, по которому поведу людей. Да, святой отец, я в самом деле вижу такие места… Пусть смутно, как в тумане, но все-таки… Думаю, их больше, чем вижу. Уверен, вы узрите еще и еще, которые пропустил я.

Он неспешно допил кофе, поставил чашку на стол и только тогда пробормотал:

— Намекаешь, что я должен перечитать Библию… под таким углом?

Я поклонился.

— Я даже не смею о таком и думать дерзновенно.

— Но указал довольно недвусмысленно, — заметил он сухо и тут же раздраженно отмахнулся. — Да не извиняйся, тобой движет забота о нашей церкви, а это прощает абсолютно все!.. Хорошо, сын мой, я заново и очень внимательно перечитаю Библию.

Я сказал виновато:

— Простите, отец Дитрих.

Он отмахнулся.

— Ты прав, прав. Эти экземпляры, что пошли в народ, заставят священников строже относиться к своим обязанностям. Вопросы могут быть самые неожиданные!

Я поднялся, поклонился.

— Спасибо за понимание, отец Дитрих. Можно мне еще одну крохотную просьбу?

— Можно, — буркнул он, — только в самом ли деле она крохотная?

— Совсем крохотнейшая, — заверил я. — Прочтите как можно внимательнее именно Ветхий Завет.

Он спросил настороженно:

— Почему?

— Некоторые священники, — ответил я очень дипломатично, — несколько увлеклись Новым Заветом. Они совершенно забыли, что он весь базируется на Ветхом. Или должен базироваться, как это подчеркивал сам Иисус Христос. А народ, читая Библию заново, это заметит…

Он не сводил с меня острого взгляда.

— Даже так?

— Увы, отец Дитрих.

Он проговорил с некоторым недоверием:

— Выходит, ты это заметил сам?.. Отец Келений, принесите мне экземпляр Библии!.. Немедленно!

Я вскочил, поцеловал ему руку и, кланяясь, отступил к выходу.

— Ваше преосвященство…

На входе почти столкнулся со священником, что стремглав несся в шатер с таким видом, словно все готов сокрушить на своем пути, а к груди прижимает отпечатанный и переплетенный в толстую зеленую медь экземпляр Библии весом примерно в пятнадцать-двадцать фунтов.

Наши вартгенские лорды, раз уж воинский лагерь оказался так близко к процветающему городу, который они, можно сказать, спасли от разграбления дикими ордами Мунтвига, почти сразу завели себе там резиденции, хотя в лагере все равно показываются часто, едят у костра вместе с воинами жесткое мясо, а иной раз спят вот так, прямо завернувшись в плащ и положив под голову конское седло.