Детектив с одесского Привоза - Леонид Иванович Дениско

известно о второй загадочной краже, подполковник Астахов поднял по тревоге весь личный состав райотдела милиции. Всех предупредил: бить отбой не будет до тех пор, пока преступник не окажется за решеткой, и не имеет никакого значения, кто его задержит — сыщик или участковый инспектор, постовой милиционер или автоинспектор. Важен результат! С него достаточно обвинений в бездеятельности, намеков на то, что его подчиненные даром едят хлеб...

Во второй половине дня двадцать первого марта в темном царстве следствия вспыхнул луч надежды. Открывалась перспектива выйти на загадочного грабителя.

Но официальному следствию все карты спутал участковый инспектор лейтенант Василий Забара.

На арену выходит Циркач

1

А случилось вот что.

Как и всем блюстителям общественного порядка, Забаре было приказано усилить патрулирование на своем участке, особенно с наступлением темноты, хорошо присматривать за квартирами, которые могут заинтересовать вора. (Настоящий участковый должен знать, кто живет в полном довольствии, а кто — нет, на кого из жителей вор может «рассчитывать», а к кому его и быками не затянуть.)

Забара старался, поднял на ноги пока что малочисленный свой актив, предупредил тех, с кем уже успел познакомиться, о бдительности, по своему усмотрению проводил то, что лишь с большой натяжкой можно было бы определить как личный сыск.

Первое зернышко подозрения упало на почву его недоверия во время случайного разговора о несправедливости в жизни, о том, кто какие этажи умудряется в ней захватить.

В конце улицы Привозной несколько магазинов охранял ночной сторож дед Полундра. Забара, обходя свои «владения», всегда останавливался возле него перекинуться словом.

Свою работу дед Полундра считал легкой, но несколько унизительной. В молодости он ходил на судах заграничного плавания, много повидал. Затем работал в порту. С почетом его проводили на пенсию, но он был недоволен, жалел, что рано снял моряцкую форму.

Встречаясь с Василием, дед Полундра охотно рассказывал о своих приключениях, которые случались с ним в плаванье. Рассказы деда всегда были живые, интересные, но в голосе его чувствовалась какая-то горечь, словно жизнь у него не удалась и впереди тоже никакого просвета.

Двадцатого марта Забара вышел на патрулирование в двадцать один час.

Вскоре подошел к тому месту, где обычно находился дед Полундра. Деда нигде не увидел. Позвал. В ответ тишина. Забара начал проверять пломбы на дверях магазинов. Ни одна не повреждена. Заглянул в темные углы. Никого.

Но вот и сторож подошел. Объяснил: что-то холод уж больно сильно его прижал, он и сбегал домой, чтобы сменить ботинки на сапоги, хорошо, что живет недалеко.

Забара посочувствовал, дескать, нелегко каждую ночь пропадать возле магазинов, когда за плечами уже шестьдесят с лишним лет.

— Нелегко, Василек, ой нелегко, — вздохнул дед Полундра. — А что поделаешь? Детей у меня трое, у каждого своих столько же, надо помогать. А пенсии не хватает. С Серегой, младшим, живу. Ему-то, считай, самая большая выгода от моей работы, определенно говорю. Я на дежурство, а он — на мою кровать отдыхать. Невестка с малышами еще на одну кровать — и полный порядок, никакой полундры. Когда меня раз в неделю подменяют, так просто беда. Вдвоем на кровати с сыном не помещаемся, узкая уж больно, а на полу только и свободного места, что под столом, больше лечь негде. Ну, Серега под стол не хочет залезать, говорит, что уже вышел из того возраста, дремлет за столом, сидя. Мне бы, Василек, еще где-то такую работу себе подыскать — на одну ночь в неделю. Может, услышишь, то крикни «Полундра!», я буду проситься.

— Вы хотя бы днем хорошо отсыпаетесь?

— Отсыпаюсь, конечно. Если малыши позволят... Трое их, всяко бывает.

— Ясно. Ночью вам дети спать не дают, а днем — внуки.

— Определенно не дают, Василек, не дают. Только ты о моих детях ничего такого не подумай, они у меня все — труженики, никто уклонно не живет. Серега на заводе, где морские суда ремонтируют, слесарь, работа не из легких, но платят неплохо. Его в очередь на квартиру поставили, вот он деньжонки и собирает. Честные у Сереги деньги, мозолистые. Не то, что у некоторых. Куда я свой разговор клоню? Возьми хотя бы того же Циркача. Это погодок с моим Серегой, вместе в школу ходили, да и потом еще некоторое время вроде как бы приятелями были. И вдруг оказалось, что Циркач захотел жить уклонно, людей начал обижать, липнуть к чужому, как осенняя муха к стеклу. Известное дело, чем все это у нас рано или поздно финишируется — тюрьмой. Но только в жизни не всегда бывает по-справедливому. Ну, отсидел свое Циркач. И теперь что же? Сегодня он опять одевается, как большой начальник, в такси разгуливает, а спит не на отцовской кровати или за столом — обязательно имеет свое ложе, с мягкой периной, высокими подушками и розовым