Летучий Голландец - Андрей Матвеев

— Пойдем на верхнюю палубу! — сказал Максим Ирине.

— Я в душ, — ответила она. — Может быть, позже.

«Что ж, — подумал он, — хозяйке надо привести себя в порядок. У нее молодой любовник, но сейчас она не в тонусе. Ей бы отдохнуть с дороги, принять душ и поспать, а потом она выйдет с ним на верхнюю палубу, и они будут смотреть на это море, колыбель европейской цивилизации, а потом они пойдут ужинать, ну а потом…»

Он стянул с себя джинсы и майку, достал из кармашка сумки не дочитанный в самолете путеводитель по Криту и завалился на далеко не самую широкую в мире кровать.

Пропустил историческую справку, уже изученную в самолете, хотя глаза опять зацепились за строчки: «Бог Зевс, родившийся в одной из пещер на Крите, увидел с вершины горы Иды вдали на берегах Азии юную Европу. В образе белого быка Зевс похитил Европу, и от их любви родились три сына — Минос, Радаманф и Сарпедон. Самым могучим из братьев был Минос, который способствовал созданию великой цивилизации… С его именем связаны мифы о Дедале, Лабиринте, Минотавре и Тесее…»

Сквозь открытую дверь было хорошо слышно, как шумит душ.

И не менее отчетливо за иллюминатором галдели чайки, летевшие вслед набирающему ход парому.

Максим перевернул страницу. «Крит — самый крупный из греческих островов, в связи с чем его называют также Мегалонес («Большой остров»). По площади (8261 км2) Крит занимает пятое место среди островов Средиземноморья. Находится в южной части Эгейского моря, в центре Восточного Средиземноморья, являясь местом встречи трех частей света — Европы, Азии и Африки… Вблизи критских берегов расположено множество необитаемых островков — Агии Феодори, Агии Пантес, Спиналонга, Псира Гавдос на юге, считающийся островом мифической Калипсо…»

— Я готова! — объявила Ирина, выйдя из душа.

Банан оторвался от путеводителя.

Большое белое полотенце было повязано у нее вокруг бедер, а на груди сверкали капельки воды.

Она действительно была готова, и он с нечаянным удовольствием принялся отрабатывать контракт.

После, когда она тщательно красилась у малюсенького каютного зеркальца, а он сидел на кровати и ждал ее, Ирина абсолютно равнодушным тоном поинтересовалась, на самом ли деле ему с ней так хорошо, как он только что изображал.

Он не нашелся, что ответить, кроме невзрачного, столь же равнодушного «да», и вдруг понял, что говорит правду.

Ему было хорошо, прежде всего потому, что она подарила ему море, которое плескалось сейчас вокруг парома, но даже без моря ему было бы хорошо, хоть он и отчетливо сознавал, что вряд ли любил бы ее просто так.

Если б она не купила его на определенное время.

— Кто ты по гороскопу? — неожиданно спросил Максим.

— Лев, — ответила она. — А что?

— Да так, — сказал он. — Просто интересно.

— Я хочу есть! — игриво сообщила Ирина. — Ты не против?

Он вышел вслед за ней из каюты, запер дверь, сунул ключ в задний карман джинсов, и они отправились искать ресторан. Поиски оказались недолгими: дорогу им проложила музыка, и вскоре стройный глазастый брюнет в белоснежном кителе уже провожал их к столику, который украшала лишь не зажженная пока свеча.

Ужин не входил в стоимость билета, но Банану было все равно, тем более что Ирина намеревалась заказать еду сама и любезно осведомилась, что бы он предпочел — Максим выбрал стейк под перечным соусом, она взяла себе рыбу, а из спиртного попросила рецину, признавшись, что обожает смолистый вкус этого греческого вина и что лучшая рецина делается именно там, куда они плывут, — на Крите.

Стейк удался в самый раз, не пережарен и не сочился кровью, и перца в соусе было тоже в самый раз, но лучше всего повару удались грибы, а вот вино Максиму не очень понравилось — привкус смолы был настолько силен, что забивал весь букет, и он выпил лишь два бокала, бутылку прикончила Ирина, она раскраснелась, начала нести всякую чушь, и Максим понял, что самое время отвести ее в каюту и уложить спать.

Она рассчиталась, он, бережно поддерживая под локоть, довел ее до каюты, помог раздеться, уложил на кровать, накрыл одеялом и, поцеловав в невысокий лоб с отчетливыми морщинами, спросил, не прикрыть ли иллюминатор. Ему сонно ответили «нет», он улыбнулся и пошел на верхнюю палубу.

Была ночь, небо, усыпанное звездами, окружало его со всех сторон, но отсюда, с моря, звезды казались совсем другими, чем с суши, — маленькие, хоть и многочисленные точки.

А черноты было больше, гораздо больше, слева, справа, спереди, сзади, мешок черноты, опрокинутый на паром, который, ровно и мощно гудя турбинами, шел по направлению к Криту.

Максим переместился на корму, минуя закрытую для пассажиров служебную зону, и увидел невысокого человека в белой форме, курившего у двери капитанской рубки, чьи окна отбрасывали яркие полосы света длиною в несколько метров.

Человек был без фуражки, с щегольской, стриженной клинышком бородкой. Максиму вдруг отчаянно захотелось спросить у него о том, каково это море осенью, когда начинаются штормы, а еще — как здесь плавается зимой, под дождями и грозами, а может, идет и снег; нет, вряд ли: только дожди, грозы и штормы… ведь паромы на острова ходят не только в сезон, но и круглый год; наверное, просто сокращается количество рейсов — до четырех в сутки, а то и до двух.

Человек затушил сигарету и вернулся в рубку.

Он тоже был не очень похож на грека; Банан представил себе психованного, отвязного югослава, которому пришлось бежать с родины, спасаясь от сепаратистских безумий, — про них до сих пор иногда талдычат в новостях, — и осесть в Греции. Наверное, У него имелся мореходный диплом, он сумел доказать свою квалификацию и сменил камуфляж на белую форму, хотя на капитана не тянул: максимум первый помощник, а скорее всего — второй… Сейчас югослав стоял на вахте и вместо привычного «Калашникова» сжимал в Руках штурвал, ведя паром к месту появления на свет бога Зевса, порожденного этими горами и морем, прежде всего морем, которое сейчас плескалось в борта парома, темно-фиолетовое, почти черное, такое же черное, как скалистая стена острова, на миг возникшего справа по курсу и через минуту исчезнувшего.

Море начало мерцать, переливаться; Максим переместился на корму, долго смотрел на шипящую светлую струю за бортом и подставлял лицо сильному теплом) ветру, дувшему наискосок — кажется, с берегов Африки.

За спиной послышались голоса.

Банан обернулся.

Те самые джентльмены, что так позабавили его во время посадки.

Они топтались у входа в дьюти-фри, а едва лавочка открылась, ринулись внутрь размашистыми кенгуриными скачками, сметая со стеллажей традиционную английскую выпивку; потом он видел, как они тащились с пакетами, из которых торчали многочисленные горлышки — джин, виски, виски, джин. Интересно, сколько они уже успели употребить?

Судя по походке и дикции — немало.