Камни в холодной воде - Светлана Оплачко

— Чего вы ходите, Вадим Борисович? — ей вдруг стало трудно говорить, по телу пробежала дрожь, которая, словно электрический разряд, пронзила всё её существо. — Чего хотите этим добиться сейчас? — последнее слово она почти выплюнула. Боль и обида душили, но слезы не шли, лишь едкая влага жгла глаза.

— Лия, — повторил, Ильинский, — прошу тебя, не уходи.

— Я могла бы с вами быть, — негромко, но отчётливо произнесла Лия. — Я могла бы про все забыть. Я могла бы вас любить. Но какой в этом смысл, если всё это — лишь игра? Я сходила с ума, когда вы променяли меня на Лизоньку. В моей душе нет больше места для вас. И теперь я свободна, — повысив голос, добавила Лия, — свободна от вас.

Она знала, что лжет, лжет сама себе, но смотреть на Ильинского, стоявшего в реке, было выше её сил. Она хотела прогнать его, и в то же время её израненная и уставшая душа кричала, о том, что Лия не должна так поступать.

— Не говори так! — Ильинский сделал резкий шаг и тут же оказался по колено в воде, уйдя сапогами в ил.

Он стоял перед ней — мокрый, заплаканный и несчастный. Ильинский как будто постарел на десять лет. Не внешне. Лия теперь отчётливо видела пустоту в его взгляде, которую часто замечала краем глаза, украдкой, но не могла найти ей объяснение.

Не сводя с Лии глаз, Ильинский упрямо шагал вперёд, а волны расходились от него небольшими кругами, качая длинные водоросли, которые он раздвигал руками. Растения будто пропускали его вперёд.

Вадим Борисович зашёл в реку уже по пояс. Брызги воды яркими каплями блестели на его одежде и волосах в лучах июльского заходящего солнца.

Его пальцы вцепились в борт лодки.

— Лия, — расстроенно произнес Виктор Николаевич, опуская багор, — Вадим Борисович, — он с лёгкой укоризной посмотрел на вцепившегося в борт лодки разбитого Ильинского, — что происходит? Может быть, вам лучше поговорить на берегу?

— Нет, не поговорить! — надрывно вскрикнула Лия, хватаясь за багор, который Корнев всё ещё держал в руках, и попыталась отпихнуть им Ильинского.

Её раздирал истерический смех, казалось, ещё чуть-чуть, и она захохочет, как шальная, и свалится за борт. В объятия Ильинского. Лию передёрнуло от боли, холода и отвращения. Любимые руки, которые так нежно гладили её волосы, которые застегнули на ней цепочку, были опоганены.

— Весной вы сказали мне, что не вернётесь, — произнесла Лия, машинально начиная перебирать бледными пальцами нервной руки тонкую золотую цепочку. — А сейчас я вам говорю — я не вернусь.

— Тогда почему на тебе всё ещё эта цепочка?

Кончиками пальцев Лия почувствовала прохладу металла на своей шее. Действительно, почему она до сих пор носит эту цепочку? Лия сжала украшение, понимая, что его надо сорвать и бросить в воду, чтобы цепочка, блеснув золотом, опустилась на дно. Но не смогла двинуть рукой.

Прошло меньше мгновения, один удар горячего сердца — и Лия уже была в воде. Ей было плевать, что лодка могла перевернуться, покачнувшись и зачерпнув бортом, плевать на гневный и жалобный вопль Корнева, плевать на Малиновского, которого обдало брызгами, плевать на всё. Её мир сузился до предела, в нём остался только один человек — Вадим Борисович Ильинский.

Холодная река приняла разгоряченную спором и болью Лию, врачуя душу, словно бальзам. Зелёный армейский бушлат намок и потяжелел, а резиновые сапоги вязли в донном иле — Лия подняла целый вихрь песка и грязи. Освежающие капли оросили покрасневшее лицо и падающие на лоб вьющиеся волосы.

Чувствуя, как бешено бьётся сердце, ломающее ребра и решимость, Лия сделала шаг. Сделала и тут же оказалась лицом к лицу с Ильинским.

Она собиралась оттолкнуть его, но не смогла. Подняла было руку, чтобы залепить ему звонкую пощёчину, выплеснуть накопившуюся ярость наружу, но раскрытая ладонь застыла на полпути.

Лия схватила Вадима Борисовича за отвороты куртки, желая хорошенько встряхнуть, чтобы выбить из его головы всю дурь, зацепила рубашку, и пуговица не выдержав, оторвалась. Распахнувшаяся клетчатая рубашка оголила загорелую грудь Ильинского, покрытую рыжими и белыми волосами. А пуговица с тихим плеском упала в воду.

— Да вы ещё потрахайтесь прямо здесь! — воскликнул Малиновский, придерживая за край фуфайки почти выпавшего из лодки Корнева, которому происходящее было очень интересно.

— Заткнись, придурок! — резко произнесли в один голос Лия и Ильинский.

Произнесли — не сговариваясь, а просто выпустили то, что так отчаянно рвалось наружу, напряжение, которое, наконец, лопнуло, словно тонкий покров иллюзии, окружавшей их.

Малиновский фыркнул и обиженно замолчал.

Лия отвернулась от лодки, посмотрела на Ильинского, и губы её задрожали. Она надрывно всхлипнула и уткнулась лицом ему в грудь.

Слёзы, наконец, пролились. Обжигающе горячие, приносящие облегчение, они всё текли и текли, а Лия всхлипывала, комкая в пальцах воротник рубашки Ильинского, сотрясаясь всем телом и ощущая его тепло. Она почувствовала какое-то лёгкое, почти невесомое прикосновение к своим волосам — должно быть, Ильинский коснулся их губами. Она подняла голову и с внутренним трепетом посмотрела на Ильинского.

Вадим Борисович осторожно взял лицо Лии в ладони и нежно провел пальцами по её щекам, вытирая слёзы как тогда, кажется, тысячу лет назад — на кафедре. Она чувствовала, как дрожат его мокрые пахнущие табаком и рекой холодные руки.

— Лия, — произнес, наконец, Ильинский, продолжая смотреть ей в глаза, — прошу тебя, не уезжай. Я же не смогу, — он запнулся, но нашёл в себе силы продолжить, — не смогу без тебя.

— Вы, Вадим Борисович, меня променяли на Лизоньку, — буркнула Лия, глотая слёзы и с вызовом глядя на Ильинского. — Вот она пусть вам теперь и готовит. И работает. И рубашки стирает. Хотя о чём это я, — она усмехнулась, — Лизонька же, — Лия постучала пальцем по лбу Ильинского, отчего он вздрогнул, — сиди — я сам открою. Равноценный обмен, ничего не скажешь.

— У меня ничего не было с Лизой, — глубоко вздохнув, произнес Ильинский. — Ничего, Лия.

— Ну конечно, — едко протянула Лия. — А внимание вы ей уделяли за красивые глаза? А как же тот милый момент, когда Лизонька выскочила из домика в неглиже? М?

— Я… — Ильинский запнулся, — я не смог.

— Вставить? — слова Лии сочились ядом. — Ну что могу сказать — поздно пить боржоми, когда печень отказала. — Она улыбнулась своей самой мерзкой улыбкой.

— Я должен был быть после Дружинина, — наконец произнёс Вадим Борисович. Было видно, как трудно ему говорить всё это. — Это был его подарок — молоденькая девочка на старость лет, — его губы тронула горькая усмешка. Он не знал, что у меня уже есть. — Веня хотел, чтобы Лиза досталась мне распаленной и горячей. А я, пока он имел её, быстро выпил три ударные дозы водки.

— И ушли в астрал? — с сомнением спросила Лия.