Этот сладкий запах психоза. Доктор Мукти и другие истории - Уилл Селф

Шива вместе с медсестрой с трудом промыли ободранные участки кожи и удалили пятна гноя. Сестра орудовала антисептическими салфетками, пока Шива с помощью пинцета отлеплял клочки септической корпии, оставшиеся от прежних неудачных попыток врачебного вмешательства. Человек-креозот вел себя на удивление спокойно, не двигался, а просто бормотал, уткнувшись в обмотанный бумагой подголовник: «Один, два, ну, возможно, три слоя необходимо нанести, чтобы на весь год защитить древесину более грубой фактуры…» — от его хриплого, но уместного выступления шелестела бумага, издавая звук, похожий на вибратор духового инструмента казу.

Закончив процедуру, Шива и медсестра подняли больного на ноги. Шива завязал на себе одноразовую одежду, а сестру послал надеть халат. Пока он заполнял необходимые бумаги, человек-креозот упорно продолжал: «Купили три бутылочки в аптеке и трехдюймовую кисточку у старика мистера Пиндара, торговца скобяными изделиями, но не хватило, ведь забор-то тянется вокруг всего кладбища, потом еще на вход…» Моффат сам напишет, когда человек-креозот прибыл в отделение. По правилам его нужно поместить в малую психиатрию. Шива вдруг вспомнил о той загадке, которую они разгадывают с Моффатом: что, если, чисто случайно, человек-креозот сможет послужить подсказкой?

На следующий день Шива пошел проведать нового пациента и обнаружил у него Моффата.

— Баснер направил к тебе этого тупицу? — Моффат кивнул рыжей утиной башкой в сторону человека-креозота.

— Мистера Можжевела? Да, он попал сюда из Хиса.

— Спрашиваю, поскольку у меня есть подозрение, что ты хочешь подверстать его под свою теорию.

— Ума не приложу как. — Шива нагнулся посмотреть на лицо Можжевела, но оказалось, что вчерашний человек-креозот спал.

— Тут шизофрения с богатой историей, вряд ли его навязчивые креозотные идеи связаны с нехваткой креозота в организме.

— Ты уже говорил это, Мукти, говорил, но дело в том, что, когда его вчера к нам доставили, он был в совершенно ясном уме. За ночь его состояние ухудшилось, хотя теперь я думаю, это был жар, вызванный заражением, и мы, так сказать, нанесли на него второй слой после утреннего обхода. Ему было значительно лучше, и он смог мне все о себе рассказать; похоже, он церковный староста одной из деревень в Букингемшире.

— Это уже кое-что.

— Что?

— Ничего, — задумчиво ответил Шива. — У преподавательницы английского на самом деле был недостаток сахара, но она не была сумасшедшей, начнем с этого. Если ты говоришь, что Можжевел повернут на почве креозота из-за инфекции на спине, как, черт возьми, объяснить вот это! — Он потряс листами перед лицом Моффата. — Душевнобольной со стажем в двадцать лет?!

— Не знаю, но, может, дело в том, что эти симптоматические приукрашивания случаются независимо от основной патологии. Короче, я лишь хочу, чтобы твой ум был готов к любым неожиданностям.

— Есть. А почему бы тебе не подготовить к любым неожиданностям свою ванную, а, Моффат? Посмотри только на его ноги. — Шива ткнул пальцем в сторону черной пятки, торчавшей из-под простыни.

— О, боже, — вздохнул Моффат. — Попробуй заставь сестер мыть этих пациентов — проще позвать работников зоопарка.

Позже в тот же день Шива сидел у кровати Дэвида Можжевела.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он как всегда идеально поставленным тоном, выражающим спокойную заботу.

— Гораздо лучше, спасибо, доктор, — ответил Можжевел. — Похоже, эта чертова зараза у меня на спине слегка ударила по моим мозгам. Вчера, попав к вам, я нес всякую ахинею?

— Ну, кое-что из ваших слов… как бы это сказать… звучало странно, но, несомненно, имело определенный смысл. Особое внимание вы уделяли креозоту.

— Тут нет никакой тайны, доктор, моя работа напрямую связана с креозотом, ремонт здания церкви и тому подобное.

— Да-да, я понимаю, но, по словам доктора Баснера — помните его? — вы называли себя «человеком-креозотом» и утверждали, что у вас миссия нести высшее знание об этом всему человечеству, в чем якобы и заключается спасение для всех нас.

— В этом тоже нет ничего удивительного, доктор… доктор?..

— Мукти. Я психиатр-консультант здесь, в «Сент-Мангос».

— Дело в том, что я не только церковный староста, но еще и проповедник, и, вероятно, в лихорадочном возбуждении мои обязанности перемешались у меня в голове?..

— Может, и так.

— Мукти! — Моффат окликнул его, выходя из палаты. — Как ты считаешь, какое лечение назначить Можжевелу?

— А что было прописано?

— Куча всего: галоперидол, карбамазепин, производное бензодиазепина….

— Боже упаси.

— Ты шутишь, Можжевел абсолютный псих, я говорил с его терапевтом.

— Даже если так, почему бы не дать ему передохнуть, попытка не пытка. Посмотрим, что станет с его бредовыми симптомами. Если они снова проявятся, придется вернуться к нашим методам, в любом случае бедняга, возможно, справится — ему столько всего вкатили, что на несколько месяцев хватит.

— Не кажется ли тебе, что такое поведение немного неэтично, а, Шива? — крикнул Моффат ему вслед, и, хотя Шива ускорил шаги, слова достигли цели и кружились у его ушей, точно навязчивые летучие мыши, пока он возвращался в мрачный покой своего кабинета, помещавшегося в готического вида нише.

Неэтично. У входа в кабинет он увидел, что его дожидается юная особа в глубокой депрессии. Брови проколоты, губы тоже, из щек торчат промышленного типа гвозди, но в ушах ничего нет. Шива предположил, что это, по ее представлениям, слишком прозаично. Он подумал об изумруде, украшавшем нос Свати. Это стоило ему трех месячных окладов, но он не пожалел ни об одном потраченном пенни: любая драгоценность поменьше смотрелась бы нелепо на ее безупречном лице. Юная страдалица яростно крыла на чем свет стоит своих либеральных родителей-европейцев, ее грязная майка была сплошь в мелких дырах с чернотой по краям — следы курения травы, — будто изрешеченная пулями из мелкокалиберной винтовки. Шива хотел ей сказать — с целью остановить неумолимый поток ругани, — что если она намерена продолжать в том же духе, то окажется в пирсинговом аду. В аду, где черти будут выкручивать болты и гайки из ее андроидной рожи, которую потом с удовольствием натянут на длинный шампур. В аду, где она будет вечно корчиться на решетке для сатанинского барбекю вместе с сотнями других депрессующих подростков. Но вместо этого он потянулся за блокнотом и выписал направление к психотерапевту.

* * *

К концу следующего утомительно долгого дня кожа Шивы щетинилась колючими иголками, которые появляются на экране его компьютера перед тем, как тот погаснет. Он прошел сквозь вечерний шум и гам «Сент-Мангос» — шлепанье столовских подносов, громыханье тележек, хлюпанье швабр — и направился из грязного вестибюля на улицу, в чумазые сумерки тоттенхэмской Корт-роуд. Вблизи водостока у обрывистого фасада здания Шива заметил побитый жизнью мусорный ящик на колесиках, а рядом валялась картонная коробка. В надписи на боку коробки — «100 новеньких сосок» — он усмотрел многозначительную связь с раздавленным апельсином, лежавшим сверху. Общая психиатрия ежедневного мусора. У станции метро копошилась небольшая стайка уличных торчков; шелестящие, рваные куртки придавали им сходство с потрепанными воронами. Замариновать бы их в метадоне, с горечью подумал Шива, проносясь на полной скорости мимо билетных автоматов.