Милая обманщица - Дорис Смит

— Так что теперь, если увижу, что кто-нибудь вырезает на дереве, ему от меня достанется!

Вырезает на дереве… ему жаль только дерево! Но удалось разжалобить меня. Что за ужасный человек!

— Знаешь, если честно… — дружески начала Хейди, — только из-за того, что ты читал Шекспира… — Даже это вызывало в ней отторжение. Он проявил себя как культурный человек с хорошим вкусом, а ей гораздо удобнее было считать его варваром и грубияном, чтобы легче забыть. — Да ну, надпись какая-то кривая. Мне нравится, когда мое имя написано красиво.

Это невинное замечание вызвало неожиданную реакцию. Он попятился:

— Прошу тебя, не надо опять так говорить. Ты уже говорила это, тогда… и эту рану я буду носить до могилы!

Казалось, обоих охватило оцепенение.

— А сколько нам тогда было? — Она в задумчивости потерла лоб.

— Около десяти. И мы друг друга ненавидели. Я вырезал твое имя где попало, потому что знал — это тебя рассердит. А ты разорвала мою петарду у меня в руках.

Да-а, не особо романтические отношения…

— А интересно, почему мы вообще поженились? — Она невольно задала этот вопрос вслух, забыв об опасности.

— Это ты спрашиваешь? — поразился Рори. — Я должен тебя спросить! И поверь, я сам часто задавал себе этот вопрос. Почему я на тебе женился, Сюзанна? Как я мог совершить такую глупость?

Это уже слишком. Наверное, она далеко зашла в своей роли. Коснулась глубин, которые не стоило трогать.

— Видимо, на то была причина? Ты во мне нуждался… Я не заметила в тебе ненависти вчера ночью в спальне…

Рори пытливо вглядывался в ее лицо. Ровно двенадцать часов назад, стоя возле постели Хейди, он вдруг вот так же посмотрел на нее с состраданием.

— Осторожно, деточка. Ты заходишь слишком далеко.

Доброта, догадалась она, настоящая доброта тому причиной. Вчера ночью он видел, что она на грани срыва, и расслышал в ее голосе страх. Она не стала ничего отрицать, но, шагая за ним по лужайке к крыльцу дома, на котором свернулся уютным пушистым колечком Бранд, чувствовала себя хорошенько выпоротым ребенком.

Две недели пролетели незаметно. Тоби, в своем голубом прусском свитере, показывал ей барсучьи норы, выкопанные их обитателями накануне. Бранд всячески пытался привлечь к себе внимание, то ловко сбрасывая авторучку Рори с письменного стола, то радостной трусцой возвращаясь домой, зажав в зубах мышку-полевку, пробираясь через пожелтевшую листву, с совершенно круглыми от возбуждения глазами. И почему раньше он был лишен всех этих радостей? Хейди разделяла, по правде сказать, радостное недоумение Бранда.

Дни становились короче, и занавески закрывались раньше. Зажигался свет, готовился ужин. После ужина Тоби раскладывал на столе учебники и тетрадки, а с другого конца Рори заваливал стол рабочими графиками и бухгалтерскими отчетами.

— А раньше он здесь никогда не работал, — доложил Тоби, довольный, но несколько настороженный. — Всегда возвращался после ужина в свою контору.

— Наверное, сейчас просто слишком холодно работать там по вечерам, — предположила Хейди.

— Нет, там есть отопление, — заверил ее Тоби. — Наверное, просто за мной следит, чтобы я занимался.

Да, вероятно. Хейди видела только, что обстановка в доме спокойная, все довольны и счастливы.

Каждое воскресное утро она с Дженни и Тоби шла в церковь. В церковном дворе люди жали ей руку, спрашивали про Антонию, и никто, ни один человек словно не сомневался, что перед ними действительно Сюзанна. Однако, с другой стороны, никто и не общался с мятежной дочерью местных помещиков. Пикантный факт состоял в том, что, когда Сюзанне надо было с кем-то поделиться, она шла через поля в монастырь…

Больше никто ей ничего не говорил про мать Марию. Хейди надеялась, что ей все же удастся избежать встречи с ней.

Успокаивало, что Рори будто примирился с тем, что времена меняются и Сюзанна, которая вернулась в родное гнездо, уже не та, что раньше.

Все гадали, сколько еще продлится хорошая погода. Двадцать восьмого октября, в праздник святого Саймона, обычно шел дождь. Но в этом году день настал и прошел, а осень все продолжала танцевать в голубом пальтишке неба и золотых башмачках из опавших листьев. Рори, он очень ждал дождя, сказал, что погода, скорее всего, не изменится до новолуния.

У Тоби были другие нужды. Фокстерьер его школьного приятеля родила щенков. Всех, кроме одного, уже раздали. Оставшегося заказал себе Тоби. Он об этом говорил раз двадцать, не меньше. И он не принимал отказа.

— Думаю, его надо назвать Панч, — по секрету сообщил он Хейди. — У него должно быть такое имя, которое хорошо бы шло к Тоби, согласна? Он же будет со мной везде ходить. — Мальчик проказливо взглянул на нее. — Это шутка, если ты не поняла.

— Кстати, если ты еще не понял, — твой папа не в восторге от идеи взять собаку.

Действительно, недавно Рори на очередной заход сына насчет собаки отреагировал ядовитее, чем всегда. На то была своя причина — накануне Тоби забыл ключ от дома и разбил окно в прихожей, чтобы проникнуть внутрь.

— Что ж, будем пытаться дальше, — философски заметил Тоби.

— Но ты ведь на самом деле не очень стараешься, а? — решила подзадорить его Хейди. — Мог бы придумать что-нибудь, как-то ускорить события. Хотя бы ради меня. Чтобы я увидела щенка, пока не уехала.

— Уехала? — У Тоби очень подвижная мимика, и сейчас нижняя челюсть у него в прямом смысле отвисла. — Куда ты можешь уехать, Джонни? Я думал, ты вернулась домой навсегда. Ой, нет, я не хочу, чтобы ты уезжала. Я так рад, что ты и Вшивый Домик с нами.

— Как мило, что ты так говоришь. — С тех пор, как она появилась в Гленглассе, Хейди не переставала спрашивать себя — даже, пожалуй, чересчур часто, — как у Сюзанны хватило совести бросить этого чудного мальчишку? Правда, справедливости ради надо признать, что он забывчивый, упрямый и непоседа. Но при этом веселый, добрый, очень общительный и дружелюбный. И теперь каждый день после обеда она уже с нетерпением ждала его крика от порога: «Привет, Джонни! Я пришел!»

Однако, как бы там ни было, свои чувства не принято выставлять напоказ, и Хейди старалась это делать, упрекая его за то, что он зовет кота Вшивый Домик. Она твердо стояла на том, что приехала пожить на время, поддержать Дженни, пока болеет их мама.

Но на Тоби ее словесные излияния не произвели впечатления.

Дженни оставалась заботливой и внимательной, как обычно. Ее карие глаза, преданные и беззаветно преданные, как у спаниеля, смотрели на Хейди ласково, но твердо. Она отвечала отказом на все настояния возвратиться в школу.

— Я понял тебя. Разумеется, никто не хочет, чтобы «ты поскорее отсюда уехала». Ты сама это прекрасно знаешь. Так не может долго продолжаться, — заискивающе обратился он к Хейди, когда Дженни вышла из комнаты. — Да и какой смысл отсылать ее сейчас в школу, если она все равно не сможет сосредоточиться на занятиях.