Покуда я тебя не обрету - Джон Ирвинг

– Спасибо, Аманда, – сказал Джек, – как мило с вашей стороны. Особенно если у доктора Махер найдется время со мной встретиться.

– Чего вы церемонитесь? Ишь ты, доктор Махер! – возмутилась Аманда.

Он не стал просить ее бронировать номер на другое имя, и так вся больница, если не весь Бостон, будет знать, что Джек Бернс в городе и остановился там-то.

Джек, конечно, очень хотел снять фильм в городе своего рождения, и его интерес к взрыву в Галифаксе не остыл, но это вовсе не значило, что ему очень нравилась роль проститутки-трансвестита, страдающего амнезией. Чем больше Джек размышлял о сценарии, состряпанном Максвини, тем меньше ему нравилась мысль останавливаться в гостиницах под именем такого персонажа. В Галифаксе для разнообразия Джек зарегистрировался под собственным именем.

Он поблагодарил Аманду за любезность и дал ей номер своего телефона в Галифаксе, а также номер мобильного – вдруг Мишель решит ему позвонить.

У Джека была с собой целая гора литературы для чтения в самолете, начиная со сценария Максвини, который он прочел дважды. Назывался он «Взрыв в Галифаксе» и написан был по мотивам романа Майкла Берда «Убитый город», документальной хроники катастрофы в столице Новой Шотландии, изданной в 1967 году. Книга Берда оказалась лучшим, что взял с собой в самолет Джек, – Максвини обошелся с ней как мясник.

Итак, 6 декабря 1917 года в узком месте пролива, соединяющего залив Бедфорда с гаванью Галифакса (и далее – с Атлантикой), столкнулись два корабля. Французское судно «Монблан», груженное боеприпасами (две тысячи тонн пикриновой кислоты и двести тонн тротила), отправлялось в Бордо, норвежское судно «Имо» прибыло в Галифакс из Роттердама и собиралось далее плыть в Нью-Йорк.

После столкновения на «Монблане» начался пожар, не прошло и часа, как смертоносный груз взлетел на воздух. Люди со всего города собрались смотреть на пожар, они не подозревали, что тоже взлетят на воздух. Погибли две с лишним тысячи человек, девять тысяч были ранены, а двести человек навсегда лишились зрения.

Взрыв сровнял с землей северную часть города, она обратилась, пишет Берд, в «пустыню, гигантскую горящую мусорную свалку». Погибли сотни детей. Получили повреждения буквально все корабли, стоявшие в гавани, серьезнейшим образом пострадали сами причалы и доки, а равно казармы Веллингтона и Дартмут (район на северном берегу пролива), куда высадились спасшиеся с «Монблана» капитан и команда.

Джек решил, что с точки зрения актерской работы самый сложный персонаж в книге – это капитан французского судна Эме Ле Медек, «невысокий», по словам Берда, «ростом не выше 170 см, крепкого телосложения, с аккуратно подстриженной черной бородой; несмотря на моложавое лицо, выглядел он внушительно, ему подчинялись». Современник Медека говорит, что капитан был «приятный, но порой мрачноватый человек, иногда даже жестокий, неплохой моряк, но без искры божией».

Джек был чуть повыше, конечно, но как актеру ему нравилась внешность капитана, притом он обожал имитировать иностранный акцент.

Следствие обратило особое внимание на тот факт, что лоцман, выделенный «Монблану», Фрэнк Маки, не говорил по-французски; Медек знал английский, но говорил на нем неохотно, не любил, когда его плохо понимали. Поэтому Маки и Медек общались жестами.

Джеку все нравилось в жестоком французе, он считал, что режиссеру стоило предложить ему именно эту роль (а сценаристу, конечно, строго придерживаться исторических фактов; события сами по себе чрезвычайно интересные, не было ни малейшей нужды изобретать вымышленных персонажей в нагрузку к историческим).

Канадский суд в Галифаксе признал виновными в катастрофе капитана Медека и лоцмана Маки, Верховный суд Канады позднее определил взаимную ответственность капитанов. А дело было в том, что на «Монблане» плыли одни лишь французы – которые, в глазах жителей Новой Шотландии, да и всех англоговорящих канадцев, виновны во всем сразу.

Корнелия Лебрен, француженка, считала, что на Медеке лежит лишь половина вины за катастрофу. Французское правительство не стало преследовать капитана, тот спокойно ушел на пенсию в 1931 году, а затем получил орден Почетного легиона. Но франкофилия никак не могла объяснить ее почти материнское отношение к сценарию Максвини, в котором Медек – персонаж глубоко второстепенный, да и сама катастрофа играет лишь фоновую роль. Максвини же интересует другое.

Берд пишет, что после взрыва галифакские проститутки уехали в Торонто и Монреаль, вернувшись домой лишь много позднее, «когда условия в городе улучшились». Но некоторые, немногие, шлюхи остались – и не прогадали, «заработав кучу денег». Видимо, именно эта «реплика в сторону» о жизни проституток и произвела на Максвини неадекватное впечатление.

Сценарист начинает свой рассказ на улице Уотер-стрит (которой Берд уделяет некоторое внимание), там в дверях стоит проститутка и смотрит вслед покинувшему ее клиенту, «морскому торговцу», который направляется в гавань. Дело происходит ранним утром, «Монблан» вот-вот взорвется.

Она задержалась снаружи слишком долго – взрывная волна срывает с нее одежду, парик и поднимает ее в воздух. Пораженные зрители с ужасом видят, что на воздух взлетел мужчина! Он совсем голый, да к тому же весь охвачен пламенем. Разумеется, это Джек Бернс, кто же еще?

Город лежит в руинах, и потерявшую память переодетую шлюху везут в больницу. Вокруг – картина не для слабонервных. Берд пишет: «На Кемпбелл-роуд располагался протестантский приют для сирот; под обвалившейся крышей погибли все, двести с лишним детей, воспитатели и обслуживающий персонал. Те, кто не умер сразу, медленно сгорели заживо». И на этом фоне сценарист хочет, чтобы зрители в данный миг жалели Джекова персонажа, какую-то переодетую шлюху?

В общем, среди обожженных женщин и детей симпатичная медсестра выбирает себе как объект для жалости именно его. Дальше развивается роман, у больного постепенно восстанавливается память, восстановление же Галифакса происходит где-то на втором плане.

Трансвестит не помнит, кто он такой, – разумеется, он не понимает, отчего это он оказался голым и взлетел, объятый пламенем, над Уотер-стрит в девять утра в тот судьбоносный четверг. Выздоровев, он покидает больницу, но медсестра приглашает его жить у нее.

Затем, конечно, следует неизбежная сцена обретения жертвой взрыва памяти – тоже, согласитесь, отличный сюжетный ход для Джека Бернса. Медсестра ушла в больницу, а Джеков персонаж просыпается в ее спальне. Он замечает на стуле ее форму, вчерашнюю одежду. Он надевает ее и смотрится в зеркало – ну, вы уже все поняли, следует туча врезок из прошлого, всякие жуткие штуки, какие этот господин выделывал в женском платье.

Зрителям затем предлагают посмотреть на взрыв еще раз – только теперь как на финальную точку в жизни проститутки-трансвестита. И как только Максвини до такого додумался? Где он вычитал эту пошлятину? Только не у Берда, который писал: «В единый миг в Галифаксе погибло больше людей, чем в любой из налетов немецких бомбардировщиков на Лондон во Вторую мировую войну».