Дублин - Эдвард Резерфорд

— Отлично, — кивнул Имонн, когда тот был готов записывать. — Тут как раз хватает места под подписью. Ты должен приписать слова мистера Драммонда. — И он медленно продиктовал:

СОБСТВЕННОСТЬ ДАЕТ ПРАВА. СОБСТВЕННОСТЬ ТАКЖЕ НАЛАГАЕТ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ.

Когда это было тщательно записано, Имонн посмотрел на Морин и улыбнулся:

— Мне жаль, но я с вами не пойду, парни. Я не люблю Каллана, не сомневайтесь, но у меня и здесь дел хватает. А вам я желаю удачи. — И к огромному облегчению Морин, он выпроводил визитеров.

— Думаешь, они его убьют? — спросила она.

Имонн покачал головой:

— Нет, кишка тонка. — Он вздохнул. — Да и я бы не убил. Но я, по крайней мере, добавил немного достоинства к их предупреждению.

Как-то вечером в середине марта в их дом явился Стивен Смит. Выглядел он усталым. Морин подумала, что не стоило ему брать на себя такие хлопоты, но он, похоже, по какой-то причине чувствовал личную ответственность за судьбу ее отца.

— Мне очень жаль, — сказал он Имонну, — однако работы заканчиваются. Нас хотели остановить уже две недели назад, но я убедил их еще немного продолжить. Однако Капитан всего час назад заявил мне, что для нас больше не делают исключений. Несколько рабочих команд будут еще продолжать, пока не завершат свою часть работы, но на этом всё. По крайней мере, слава Богу, хоть кухни теперь работают, помогут людям не умереть.

— Ну, вы же знаете, что сделали все, что могли, — ответил Имонн, видя, что Смит очень уж расстроен.

— А вы чем будете заниматься, мистер Смит? — осмелилась спросить Морин. — Вы, наверное, уедете из Энниса?

Он повернулся к ней. И Морин подумала, что у него просто удивительные зеленые глаза.

— Я пока не знаю. Мне хочется остаться… если в том будет хоть какая-то польза. Не хотелось бы уезжать, пока все так неопределенно.

Они еще немного поговорили, и, пожелав семье лучших времен поскорее, Смит ушел.

Следующие дни были тяжелыми для их отца. Сначала он пытался найти работу, но все тщетно. Никакой работы ни для кого не было. На четвертый день он пошел в больницу навестить одного из тех мужчин, с которыми работал. На следующий день Имонн снова туда пошел, и на следующий… Но Морин понимала, зачем он туда ходит. На самом деле не для того, чтобы навестить больного.

Потом он в больницу не пошел. Морин, собираясь с детьми в Эннис, сказала:

— Там на кухне вчера просили и тебя прийти тоже. Они становятся все строже. Хотят видеть всю семью, поскольку не положено кормить те семьи, в которых кто-то работает.

— Завтра, Морин, — рассеянно ответил Имонн. — Скажи им, что я ищу работу.

Но Морин прекрасно понимала: отец туда не пойдет. Это было уж слишком стыдно: он, один из Мэдденов, встанет в очередь за едой, то есть официально объявит себя нищим, стоящим ниже закона. Морин знала: пока отец может такого избежать, он туда не явится. Походы в больницу, бессмысленные поиски работы — все, что угодно, чем пережить это последнее унижение. И тот очевидный любой женщине факт, что теперь все находились в таком же положении, а потому это уже просто не имело значения, Имонна ничуть не удовлетворял.

Морин промолчала и пошла в город.

А день этот оказался в особенности тяжелым. Суповая кухня располагалась на Милл-стрит, рядом с лабиринтом бедных проездов и переулков, что уходили вниз, к речному берегу. Кухни продолжали называть суповыми, но теперь это выглядело странно, поскольку там никаких супов не готовили. В настоящее время в них выдавали только дешевую кукурузную муку, доставленную морем из Лимерика.

За двумя большими столами на козлах, огражденных барьерами, стояли два огромных чана, в которых и лежала крупа. А сколько получал каждый, зависело от того, сколько имелось запасов на этот день. Обычно давали около фунта кукурузной муки, но иногда каждому едва доставалось по три унции. То есть нельзя было сказать, что людей действительно кормили; скорее им не давали умереть с голоду.

Однако в этот день все было иначе. Прежде всего из Дублина явился наблюдатель с приказом следить, чтобы еда была приготовлена на месте. Морин только того и хотела, чтобы получить немного муки и дома уже приготовить ее для детей. Но ей сказали, что муки она не получит.

— Никакой сырой еды! — выкрикивал наблюдатель, а потом добавил так, чтобы все слышали: — Если дать этим людям просто муку, половина из них тут же ее продаст, а на полученные деньги напьется.

Морин не могла бы назвать ни одного знакомого ей человека, который бы так поступил. Но контролер был неумолим. А это значило, что всем придется ждать, пока не сварится вся крупа.

— А когда она вареная, то крошится так, что ее не донести до дому, не растеряв часть по дороге, — заметила женщина, стоявшая перед Морин.

В очереди стояли самые разные люди. Наверно, здесь были и нищие, признанные таковыми по закону, но Морин видела и нескольких мелких торговцев из города, которые теперь нуждались почти так же, как и она сама, ведь торговля совсем заглохла.

А дублинского чиновника очень беспокоило то, чтобы никто зря не получил столь щедрых даров.

— Только те, кто есть в моем списке! — сообщил он. — Те, кто в списке, могут подойти и получить билетик. Когда вы получите билет, то должны ждать своей очереди. Все должно быть честно, — сообщил он кому-то попутно. — За этими людьми глаз да глаз нужен.

Чиновник начал вызывать людей по списку. Дойдя до Морин, он резко спросил:

— А где твой отец? Здесь написано, что у тебя есть отец. Он работает?

— Нет, сэр, — ответила Морин.

— Завтра хочу видеть всех вас. Отец, три сестры, брат. Всех, имей в виду, иначе ничего не получите.

Из-за нового порядка Морин провела там пять часов, пока наконец не получила небольшую порцию вареной кукурузной муки, которой вряд ли можно было накормить их всех. Она уже собралась уходить, когда вдруг заметила Нуалу.

Сестра стояла в переулке, прислонившись к какой-то двери. Морин предположила, что, должно быть, именно там живет прачка и Нуала вышла отдохнуть. Она решила спросить, когда сестра вернется домой, и уже шагнула в ее сторону. Но тут увидела какого-то мужчину, шедшего по переулку с противоположной стороны. Это был обычный небогатый торговец. Он остановился около Нуалы, они о чем-то поговорили. А потом оба исчезли за дверью. И тут Морин поняла… и была так потрясена, что как последняя дура уронила еду, и та рассыпалась по земле. Пришлось потом собирать и принести домой грязную кашу…

Отец, увидев это, сердито посмотрел на Морин и заметил:

— Сегодня твоим брату и сестрам придется есть кашу с землей, Морин. Просто понять не могу, как ты умудрилась…

Морин сказала, что ей очень жаль.

Тем же вечером, оставшись наедине с Нуалой, Морин сообщила ей о том, что видела. Однако сестра лишь пожала плечами: