Магистраль Вечности - Клиффорд Саймак

Бун молниеносно вскочил. От кристаллического мира не осталось даже самого малого следа. Они с волком попали в какой-то новый мир. И попали вдвоем, без остальных.

Неужели он снова ступил за угол? Для этого вроде бы не было причин. Ему не угрожала никакая опасность, во всяком случае, он не сознавал опасности. И уж совершенно точно, не делал ничего, ровным счетом ничего, чтобы перенестись вместе с волком в новый мир.

– Ну и что ты об этом думаешь? – обратился он к волку. – У тебя есть что сказать?

Волк воздержался от ответа. И вдруг послышалось:

– Бун! Бун, ты здесь? Где ты?

– Инид! – обрадованно закричал он и сразу же увидел ее: она появилась над ними на холме и побежала вниз по склону, который был слишком крут для бега.

Бун бросился по склону вверх, ей наперерез. Она начала падать – он прыгнул, чтобы подхватить, поддержать ее, но грунт оказался слишком рыхлым, пополз от толчка, и он упал сам. Они покатились кубарем, докатились почти до самых лап волка и расхохотались. Смех был, пожалуй, отчасти смущенным: уж очень нелепо все получилось. Бун попытался поправить прядь волос, упавшую ей на лицо, но рука после падения оказалась в грязи, и он измазал ей нос.

– Слушай, что произошло? – спросила она. – Как это мы очутились здесь? Ты нырнул за какой-нибудь очередной угол?

– Ни за какой угол я не нырял. Там не было угрозы, которая могла бы послать меня за угол.

– Тогда что?

– Не знаю. – Он пододвинулся ближе к Инид, протянул руку. – У тебя нос в грязи. Разреши, я вытру.

– А где остальные?

– Наверное, там же, где и были.

– Бун, я боюсь. Ты можешь хоть приблизительно сказать, где мы?

– Не знаю, – повторил он. – Сказать по совести, я сам боюсь не меньше твоего…

Оставалось держаться рядышком, поглядывая на зловещую, вытертую ветрами пропасть. Волк сидел прямо перед ними как изваяние, всем своим видом показывая, что намерен их защищать. Но тут прямо в мозг вонзился голос, возникший неведомо как, пришедший отовсюду и ниоткуда, – голос радуг. В голосе не было ни самоуверенности, ни угрозы, ни поддержки – тусклый, мертвенный голос.

«Слушайте с вниманием, – призвал голос. – Поговорим о Вселенной».

– Соглашаться на это с моей стороны было бы явным нахальством, – ответил Бун. – Я в этом ничего не смыслю.

«Однако один из вас обдумывал этот вопрос», – возразил голос.

– Разве это называется обдумывать? – усмехнулась Инид. – Так, разрозненные, праздные мыслишки. Меня занимало, что такое Вселенная и зачем она.

«Тогда вникайте. Слушайте с полным вниманием», – предложил голос.

И на них обрушился яростный, ошеломляющий поток мысли. Вернее, смесь полупроизнесенных слов и безмолвных мыслей, несущая в себе глубочайшую информацию. Бун буквально физически ощутил, как подгибаются колени, – словно он пошел против ветра убийственной силы, налетевшего на мозг и на тело, и не смог устоять. Он еще успел выговорить:

– О мой бог!..

И рухнул. Смутно, как сквозь туман, различил Инид, недвижно сидящую всего в нескольких футах, и попытался подползти к ней, обрести в женщине какую-то теплоту и единство с собой. А ураган не стихал, бил и бил с неземным упорством – и когда наконец прекратился, Бун оказался простертым в грязи. Волк распластался на склоне рядом, подвывая от страха.

Наконец Буну удалось добраться ползком до Инид и сесть. А Инид будто окаменела, она не замечала его и не помнила себя. Но когда он притянул ее к себе и сжал в объятиях, она прильнула к нему. Сомкнув объятия еще крепче, он спросил:

– Ты что-нибудь поняла? Помнишь хоть что-нибудь из того, что нам рассказали?

Она ответила шепотом:

– Нет. Я чувствую, что в меня впихнули целую библиотеку, но ничего не понимаю. Мозг переполнен так, что того и гляди взорвется…

Внезапно на них обрушился еще один голос, ясно слышимый, громкий, хриплый, произносящий обыкновенные слова. Вскочив, Бун увидел над головой нечто зыбкое. Нечто колыхалось, полоскалось в воздухе, спускалось. Невод! И на нем Конепес – стоит себе к рост, расставив ноги, как матрос в лодчонке, пляшущей по штормовому морю.

– Времени не терять! – зарычал Конепес. – Лезьте на борт! Мы отлетаем, как только вы пополните наш состав!..

Невод спустился еще ниже, и Бун, подняв Инид, буквально зашвырнул ее на прутья. Волка и приглашать не пришлось: он одолел расстояние до невода одним прыжком. Конепес, бесстрашно придвинувшись к самому краю, протянул Буну руку.

– Вверх, сюда! – скомандовал Конепес и сильным рывком перебросил Буна к себе.

Кто еще был на борту? Коркоран скрючился поодаль, вцепившись в прутья изо всех сил. А робот плакался:

– Все мое оборудование пропало! Все утрачено! Без оборудования как мне вас кормить?..

– Нам пришлось стартовать в великой спешке, – проворчал Конепес. – Кристаллы оказались фальшивыми и стали таять у нас под ногами.

– Как же ты нас нашел? – спросила Инид.

– По телевизору, украденному тобой в розово-пурпурном мире. Телевизор лежал на неводе экраном ко мне. Я обратил к нему взгляд и одновременно подумал о том, куда же вы подевались. Когда экран показал вас, невод узнал ваше местонахождение и прибыл за вами.

– А теперь мы куда? – прокричал Коркоран из своего закутка.

– Туда, куда следовало бы отправиться с самого начала, – объявил Конепес, – не послушай мы Шляпу. На звезду, что явилась нам на галактической схеме. На звезду с крестом.

– Кстати, где Шляпа? – поинтересовался Бун. – Что-то его не видно…

– К большому несчастью, – ответил Конепес не своим, странно приторным голосом, – он не явил способности достичь невода в столь краткий срок.

Генри

Красный солнечный шар, болезненно распухший, висел над опустевшим миром. Не осталось ни травы, ни другой растительности, кроме одинокого, очень старого дерева, из последних сил цепляющегося за склон. Генри плыл над этим неприветливым миром, и ему казалось, что искры, составляющие его естество, сгрудились, сбились теснее, словно перепугались. В действительности, конечно, такого быть не могло: за годы странствий он перевидал слишком многое, чтобы пугаться.

Небо выглядело мрачным, налитым темнотой, как перед бурей, хотя не было и намека на бурю, ее ничто не предвещало. Выходит, подумал он, я подобрался вплотную к концу света и вижу умирающее, уже нестабильное солнце на первой стадии превращения в красного гиганта.

Дерево на склоне не отбрасывало тени. И наверное, впервые в своей жизни Генри ощутил абсолютную тишину. Ни птичьего щебета, ни стрекота насекомых, ни вздоха ветерка. Полный, всеохватывающий покой.