Вечера в древности - Норман Мейлер

«Учила ли она тебя снова своей магии?» — спросил мой Отец.

«Медовый-Шарик теперь реже занималась ею. Обряд, вызывающий Присутствие Исиды, должно быть, отнял часть ее способностей, а обмен проклятьями с Хекет, Усермаатра и Нефертари — еще больше. Кроме того, кто мог сказать, что отняла у нее Маатхорнефрура? Я до сих пор слышу, как тельце Мермер ударилось о стену. Скажу, что Медовый-Шарик была достаточно добра, чтобы рассказать мне о Хранителе Тайн, который был моим отцом. Однако, при всех ее знаниях, многое вспоминалось мне более отчетливо, чем ей. Я не знал почему, но когда я был еще совсем молод, то смог поправить ее относительно цвета одеяния, в котором Нефертари была на Пожаловании, и, когда Медовый-Шарик признала свою неправоту и то, что оно действительно было бледно-золотого цвета, она три дня не произносила ни слова, но отправляла много очистительных обрядов.

Это, однако, был редкий случай. Теперь она совершала гораздо меньше таких обрядов, но больше полюбила сплетни. Поскольку я был не только ее сыном, но и пользовался ее доверием, мне довелось многое узнать об Усермаатра и Маатхорнефруре. Будьте уверены, я жадно слушал все, что только мог услышать. В конце концов, Он предпочел Маатхорнефруру моей матери. Медовый-Шарик, как истинная сплетница, искала дурное в том, о чем рассказывала, однако оставалась на удивление беспристрастной, будто сама история была важнее, чем дружеское или враждебное отношение к тому, о ком она рассказывала. Так я узнал, что Маатхорнефрура, погоревав после смерти Пехтира, родила других детей и заметно располнела, и у Нее снова выросли волосы, правда теперь они были темнее прежних.

Слушая Медовый-Шарик и, разумеется, рассказы других маленьких цариц, когда они останавливались поболтать, я узнал о начавшихся посещениях Усермаатра и Маатхорнефруры гарема в Мивере, близ Фаюма — места, куда Она была отправлена, когда впервые прибыла в Египет. В Фивах среди маленьких цариц ходило много разговоров о том, что Маатхорнефрура наконец научилась находить в Усермаатра гораздо больше источников наслаждения, чем Его пять пальцев, и теперь участвует во встречах с маленькими царицами в Мивере, пока не стали говорить, что Маатхорнефрура не только любит женщин больше, чем Его, но является единственной женщиной, способной пороть Усермаатра. Они говорили, что, когда Она стегает Его кнутом, Усермаатра от наслаждения ревет, как бык. Откуда мне знать, так ли это было на самом деле?

Затем в жизнь всех нас в Фивах пришли перемены. Не знаю, отчего так было сделано, разве что Нефертари и Аменхерхепишеф постоянно присутствовали в Его мыслях, но наступил год, когда Усермаатра решил переместить Свой Дворец, Своего Визиря, Своего Управляющего, Своих Смотрителей и Военачальников из Фив в Мемфис. Разумеется, большинство Его новых храмов и почти все Его войны и торговля были связаны с севером. Помимо этого, Маатхорнефрура жаждала перемен. Как Он поступал во всех случаях, так было и теперь: Он полностью перенес все на новое место, и Мемфис стал Его новой столицей.

То была большая потеря для Садов Уединенных. Они уже никогда не смогли стать такими, как прежде, ни при одном Фараоне. Усермаатра взял с Собой в Мивер, который, в конце концов, расположен довольно близко к Мемфису, несколько самых молодых маленьких цариц и позаботился о тех, кто остался в Садах. Но Он больше никогда не посещал Уединенных, даже когда бывал в Фивах. Поскольку тогда, в возрасте десяти лет, я, совершенно очевидно, был болезненным мальчиком, который никогда не станет воином, меня к тому времени уже отослали в Школу при Храме Амона в Карнаке, чтобы научить всему, что необходимо знать жрецу, а год спустя Медовый-Шарик получила разрешение покинуть Сады, как это делали теперь многие пожилые маленькие царицы. Она сразу же приобрела дом рядом с моей школой, чтобы почаще меня навещать.

Однако, то была лишь одна из многих перемен. Хотя богатство и сила Амона все еще принадлежали Фивам, большинство сановников вскоре покинули свои особняки и переехали ко Двору в Мемфис. Фивы продолжали оставаться великим городом, но лишь благодаря их жрецам, которые стали вести себя как очень богатые люди, как только заняли покинутые роскошные поместья Наступил день, когда невозможно было сказать, где кончается Храм и начинается город.

К тому же с течением времени Усермаатра устал и от Маатхорнефруры и наконец женился на одной из Своих собственных дочерей от третьей Царицы — Истнофрет, простой и некрасивой женщины, которая никогда не пользовалась Его должным вниманием. Ее дочь Бинтанат, также довольно некрасивая девушка, с возрастом похорошела, она всегда была с Усермаатра в последние годы Его Правления. Он даже удостоил Ее титула Великой Супруги Царя, что сделало Бинтанат равной Своей матери, Маатхорнефруре и Нефертари. В старости Усермаатра жил неразлучно с этой Своей дочерью, а также осыпал многими милостями единственного из остававшегося в живых Своих сыновей от Нефертари — Хаэмуаса, который когда-то выносил Его Золотую Вазу. Да, Хаэмуас стал известен не только как Верховный Жрец Птаха в Мемфисе, но и как великий маг, и позже его послали в чужие земли показывать свое искусство».

«Я слыхал о нем, — сказал Птахнемхотеп. — Он предок нашего Хемуша. Я также разделяю с ним имя Хаэмуас. Это одно из моих любимых имен. Интересно, сможешь ли ты ответить на один занимающий Меня вопрос? Действительно ли этот сын Рамсеса Второго, Хаэмуас, был последним из наших великих магов, который мог отрубить гусю голову, положить ее с одной стороны храма, а тушку—с другой, а затем сделать так, чтобы обе половины сошлись, причем гусь в это время крякал?»

«Все это так. Один раз я видел, как он это делает, но двигались не обе части, но только тушка. Кроме того, расстояние равнялось не половине длины стен храма, но более длинной из сторон, думаю, около шестидесяти шагов, и тело действительно обогнуло угол, чтобы встретиться с головой. Хотя гусь и не крякал, но все же один раз хлопнул крыльями. Однако это не настоящая магия. Будучи молодым жрецом, огромным усилием воли я смог однажды направить свои мысли на тело только что обезглавленного гуся, заставив его, вместо того чтобы биться вокруг одного места, пробежать по прямой целых двадцать шагов. Это, однако, была моя самая удачная попытка, и хотя в свое время я считался достаточно умелым, я никогда не достиг такого искусства, чтобы заставить его обогнуть угол, а также не обрел над ним такой власти, чтобы побудить его тело захлопать крыльями при встрече с головой. В древности, во времена Хуфу, наверняка было больше магов, искушенных в делах такого рода. Я уверен, что тогда гуси обегали все четыре угла храма и гоготали. Замечу, что способности Хаэмуаса впечатляли меня лишь до тех пор, пока я не научился кое-чему сам. И все же могу сказать Тебе, что если Усермаатра и сохранил какое-то благородное чувство к Нефертари, то оно проявилось в Его привязанности к Ее сыну, который, после на удивление мало обещающей молодости, безусловно, преуспел. Он умер на много лет раньше своего Отца. Впрочем, это не было редкостью для детей Рамсеса Второго. Усермаатра стал очень стар, и большинство Его сыновей покинули этот мир до Него, Он действительно жил так долго, что я в своей второй жизни успел даже стать Верховным Жрецом Амона в Фивах до того, как Он умер. Под конец жизни, когда Хаэмуаса уже не было в живых, Он привязался ко мне, и, хотя путешествия вверх по реке стали для Него затруднительными, старый Фараон приезжал в Фивы или вызывал меня к Себе в Мемфис. Не имея ни малейшего представления о том, что мог знать меня раньше, Он тем не менее относился ко мне как к сыну настоящей, а не просто маленькой царицы. Я помню, как Он говорил Своим старческим голосом: „Я хочу, чтобы ты наилучшим образом рассказал обо Мне Повелителю Осирису".