По ступеням «Божьего трона» - Григорий Грум-Гржимайло

От этого пикета до города Цзин-хэ оставалось свыше 53 км, которые наши извозчики решили пройти в один день.

Мы спали, не раздеваясь, и уже в 2 часа ночи были снова в дороге.

Первые 17 км до пикета Лун-ван-мяо мы шли тограковым лесом, среди которого лишь изредка попадались площадки, как мне казалось, совсем бесплодного солонца; далее же мы вступили в полосу летучих песков, описывая которые, монах Чань-чунь, между прочим, писал: «При каждом дуновении ветра они пересыпаются подобно взбудораженным волнам, то собираясь, то рассеиваясь; среди них не видно было ни былинки; телеги в них вязнут, а кони тонут»[338]. Он думал, что это участок больших Богудяньских песков. Какие, однако, пески в его время (в XIII в.) так назывались – нам неизвестно.

Пески эти тянулись на протяжении 17 км, причем первые 5 км до полустанка Ша-ва-тоу оказались и самыми трудными для переезда. Дорога пролегала здесь между высокими барханами, часто пересекая песчаные седловины, которые брались c неимоверным трудом нашими телегами. Летом переход через них еще труднее, так как пески тогда суше и глубже, теперь же их в значительной степени связывала смоченная снеговой водой и затем смерзшаяся глина, которой, по-видимому, очень богаты эти пески. За пикетом Ша-ва-тоу дорога стала легче, барханы измельчали, появилась растительность, вместе с тем только здесь я получил возможность различить другие их особенности – различие в склонах и главнейшее их простирание. Солнце взошло и осветило покрытое рябью бесконечное песчаное море, точно застывшее в тот момент, когда северо-западный ветер погнал его высокой зыбью на темные скалы Кара-дабана – передовой горной складки Боро-хоро.

Летучие пески кончились у пикета Ша-цюань-цзы, или Га-шунь, выстроенного на правом берегу ручья Ша-цюань, у киргизов – Кум-булак.

От Ша-цюань-цзы отходит торный путь к соляным промыслам на южном берегу озера Эби-нора.

Соль в Китае с древнейших времен служит предметом правительственной монополии, почему ввоз ее в империю и воспрещен всеми существующими договорами с иностранными государствами.

Эбинорская поваренная соль отличается превосходными качествами: она белая, чистая, крупнозернистая и, по-видимому, содержит лишь ничтожную примесь посторонних солей. Она мощными пластами устилает почву, из которой выбивается множество теплых соленых ключей. По руслам этих-то ключей и добывается лучшая по своим качествам соль. Главнейшие ломки ее находятся километрах в пяти к северо-западу от пикета Ша-цюань-цзы, лишь немного не доходя до уреза озерной воды. Успенский оценивает ежегодную добычу ее в 400 тысяч пудов, что преувеличено по меньшей мере раз в десять, ибо если даже принять за норму для западного Китая годовое потребление ее в России, составляющее менее 30 фунтов на человека, то и тогда такого запаса соли хватило бы на население численностью свыше 525 тысяч душ, между тем, в Кульджинском районе, куда главным образом только и вывозится эбинорская соль, живет едва ли более 50 тысяч душ.

За ручьем Ша-цюань-цзы дорога вышла на солонцовую степь с разбросанными по ней буграми песку, поросшими преимущественно бортекеном (Nitraria Schoben). На пятом километре пески эти стали сплошными с явными следами недавнего переноса, но лошади прошли их легко, точно предчувствуя, что за ними их ожидает более легкий участок пути. Действительно, мы вскоре вступили на твердую почву каменистой пустыни, узким поясом окружающей здесь северный отрог Кара-дабана.

Этот отрог совсем бесплоден и состоит из почерневших от времени скал мелкозернистого песчаника и глинистого сланца, которые в свежем изломе имеют все оттенки от светло-серого до черного и зеленого. Дорога пересекает его по седловине, возвышающейся метров на 120 над уровнем окрестной пустыни, и для телег, следующих с востока, благодаря постепенности подъема, не представляет особенных затруднений; но спуск с перевала крут и усеян крупным щебнем, среди которого я видел немало обломков желтого гранита-порфира.

С перевала город Цзин-хэ был уже виден; до него оставалось едва ли более 5 км, пролегавших частью по каменистой, частью по глинисто-песчаной степи с тощей кустарной растительностью. В «Мэн-гу-ю-му-цзи» говорится: «Река Цзин-хэ проходит в ½ ли расстояния от западной стороны старого города Цзин-хэ» и далее: «Ляь-фу – это название нового города Цзин-хэ»[339], но авторы этого сочинения не поясняют, к какому времени относится пострыйка обоих городов. Равным образом и в других китайских источниках, трактующих об истории и географии этого края, не содержится соответственных указаний. Известно лишь, что Ань-фу существовало раньше 1775 г., когда норма подлежавшей обработке земли установлена была здесь для хлебопашенных солдат в 3360 му.

Современный Цзин-хэ не велик, занимает почти квадратную площадь и имеет четверо ворот, из коих только юго-восточные, выводящие в предместье, и юго-западные, обращенные к реке, постоянно открыты. С городом мы познакомиться не успели, предместье же представляет ряды невзрачных лавок и торговых помещений, вытянувшихся в улицу вдоль дороги. Его средняя абсолютная высота, выведенная из четырех определений, равняется 1069 футам (362 м).

В Цзин-хэ решено было разделиться: телеги должны были следовать в Илийскую долину через перевал Талки и селение Ляо-цао-гоу, откуда имелся уже прямой путь в город Джаркент; нам же предстояло заехать в Кульджу, для чего мы и избрали кратчайший туда путь через перевал Цытерты.

Этот путь, длиной в 197 км, через рыхлые снега, которыми завалены были горы, мы хотели пройти в трое суток; но при этом возник вопрос: а как же быть нам с баранами, из коих два следовали за нами – один из Джаркента, другой из урочища Цаган-усу, и на последнем показали себя необыкновенными ходоками, пройдя в два месяца свыше 1652 км? Особенно жаль было джаркентца! Но в конце концов нам все равно пришлось бы расстаться с ними, а потому, призвав хозяина таня, который показался нам человеком порядочным, мы предложили ему принять от нас всех баранов, с тем чтобы обоим нашим любимцам сохранена была жизнь. Китаец очень удивился предложению, но обещал свято исполнить просимое:

– Завтра же они будут отправлены в стадо знакомого мне торгоута!

Город Цзин-хэ мы покинули ночью. Проводника с нами не было, но нам казалось, что мы и без него найдем дорогу на перевал. Однако уже за рекой Цзин, благодаря темноте, мы сбились с пути. Пришлось ехать пашнями, пока случайно мы не набрели на человеческое жилье. На наши окрики в фанзе поднялся переполох, но когда китайцы сообразили, в чем дело, то один из них вызвался даже вывести нас на большую дорогу.

К восходу солнца мы добрались до урочища Юн-цзы-ху, перешли здесь по мосту через последний арык, выведенный из реки Цзин, и, держась затем северной окраины высоких наметов песку, вышли к глубокому руслу временного потока, в котором еще, по-видимому, недавно строилась вода. Русло это мы перешли несколько выше, чем в минувшем году, и, оставив вправо урочище Толи, вышли на каменистую степь, поросшую хвойником и чахлым саксаулом, которой и следовали до ущелья реки Боростая, или Тагур-су. В ней мы нашли довольно высокую воду, которая объяснялась быстрым сходом (при температуре в тени 10°) накануне выпавшего снега.