Биология добра и зла. Как наука объясняет наши поступки - Роберт Сапольски

В чем же состоит принципиальная разница между этими странами? Авторы указали на ключевую корреляцию: чем ниже в стране социальный капитал, тем выше показатель антисоциального наказания. Иначе говоря, при какой общественной морали щедрость заслуживает наказания? Это происходит, когда люди живут в атмосфере недоверия друг к другу, не верят в свои силы и свою значимость.

Два замечательных исследования были проведены с представителями незападных культур; авторами этих изысканий стали Джозеф Хенрик и его коллеги из Университета Британской Колумбии{800}. В исследовании участвовали тысячи людей из 25 разнообразных «малых» культур со всего мира: среди них были и скотоводы-кочевники, и охотники-собиратели, и оседлые овощеводы-собиратели, и общинники, ведущие натуральное хозяйство. Также выделили две контрольные группы, а именно горожан из Миссури и Аккры (Гана). Исследование продумали очень тщательно, поэтому участники должны были играть не в одну, а в три экономические игры: а) «Диктатор», в которой игрок просто решает, сколько денег поделить между собой и партнером; эта игра является показателем чувства справедливости независимо от последствий; б) «Ультиматум», где игрок может заплатить за наказание партнера, который поступает нечестно по отношению к нему самому (т. е. за наказание в защиту собственных интересов); в) игру с наказанием нечестного партнера, согласно правилам которой игрок может заплатить, чтобы покарать обманщика за несправедливость по отношению к третьему участнику (в данном случае речь идет об альтруистическом наказании).

Авторы выделили три интересных параметра, которые определяли этику игрока.

Интеграция рынка. Насколько люди данной культуры взаимодействуют в экономической сфере, обмениваясь товарами? Авторы эксперимента формализовали этот вопрос, переведя показатели экономического обмена в калории, которые человек усваивает с едой, полученной посредством обменных действий. Разброс этого параметра от 0 % в общинах охотников-собирателей хадза из Танзании до почти 90 % у оседлых рыболовов. Более высокий уровень интеграции рынка надежно предсказывал, что игроки будут стараться делить жетоны по справедливости во всех трех играх и захотят платить как за прямое наказание иждивенцев, так и за наказание в пользу третьих лиц. Хадза, например, в игре «Диктатор» удерживали для себя 73 % заработанных жетонов, а оседлые рыбаки санкианга из Колумбии – так же как и контрольные группы из Миссури и Аккры – делили все практически пополам. Интеграция рынка предсказывает меньший эгоизм и, что неудивительно, большую готовность наказывать за эгоизм других.

Размер общины. Чем больше община, тем больше эпизодов наказания, в том числе и в пользу третьих лиц. Крайний случай представляют собой хадза, живущие крошечными группами численностью не более 50 человек. В игре «Ультиматум» они принимают любое предложение обмена выше нуля и никого не наказывают. Другой крайний случай – общины в 5000 человек и более (оседлые овощеводы и рыболовы плюс американские и ганские горожане): хоть сколько-то неравный дележ обычно не принимался, а несправедливые игроки наказывались.

Религия. Какой процент населения общин принадлежал к мировым религиям (например, к христианству или исламу)? От 0 % у хадза до 60–100 % в других группах. Чем больший процент исповедует одну из мировых религий, тем сильнее практикуется наказание в пользу третьих лиц (т. е. желание заплатить, чтобы наказать игрока А за то, что он несправедлив к игроку Б).

Какие выводы из этого всего следуют?

Прежде всего играет роль религия. Исследователи говорили о религиозности не как таковой, а внутри мировых систем верований, и не о щедрости и чувстве справедливости в целом, а только об альтруистическом наказании в пользу третьих лиц. Так что насчет мировых религий? Как мы узнали из главы 9, только в тех случаях, когда численность сообщества достаточно велика и его члены взаимодействуют с незнакомцами, культура изобретает морализаторских богов. Это не те боги, что пируют где-то там, наверху, добродушно посмеиваясь над человеческими слабостями, и не те, которые злятся за недостаточно тучную жертвенную овцу. Это боги, которые карают людей за дурное обращение с себе подобными: другими словами, боги больших религий действуют по принципу наказания в пользу третьих лиц. Поэтому ничего удивительного, что приверженцы подобных религий сами с готовностью следуют этике таких наказаний.

Далее, было обнаружено, что более интегрированный рынок и больший размер общины ассоциируются с более справедливым дележом (характерно для рынка) и со склонностью наказывать прижимистых игроков (характерно и для рынка, и для размера общины). Мне очень трудно интерпретировать данный результат, особенно в том виде, как его представили авторы этого тщательно продуманного исследования.

Хенрик и его коллеги задаются вопросом, как у людей зарождается чувство справедливости – особенно в контексте крупных сообществ, для которых характерны частые взаимодействия незнакомых друг с другом людей. Ученые предлагают два традиционных объяснения, тесно связанных с уже знакомыми нам дихотомиями интуиция/рассуждения и биология/культурное развитие:

а) Наши моральные правила, касающиеся справедливости в крупных сообществах, уходят корнями в мораль охотников-собирателей и наших предков-приматов. То была жизнь в маленьких группах, где справедливостью руководили родственный отбор и простые сценарии реципрокного альтруизма. По мере роста численности общин люди начали взаимодействовать с незнакомцами; теперь просоциальность представляла собой продолжение узкогруппового менталитета и ориентировала членов общины на маркеры вроде зеленой бороды, чтобы определить, с кем общаться. Получалось что-то вроде «я готов положить жизнь за двух братьев, восьмерых кузенов или парня, с которым мы болеем за одну бейсбольную команду».

б) Нравственный фундамент чувства справедливости вырабатывается в процессе развития культурных институтов и менталитета, становление которого связано с ростом и усложнением сообщества (что отражается появлением рынков, денежной экономики и тому подобного).

Вы уже достаточно прочитали, чтобы предугадать мою приверженность первому объяснению: смотрите, корни чувства справедливости прослеживаются и у кочевых охотников-собирателей, и у других приматов, и у маленьких детей; отметим, что это чувство находится больше под лимбическим, чем под корковым контролем. Однако я с сожалением должен признать, что данные описанных исследований противоречат этой складной картине: из 25 культур именно охотники-собиратели – т. е. те, кто больше всего похож на наших предков, кто живет маленькими группами, у кого самая высокая степень родства друг с другом и которые меньше всего рассчитывают на рыночные отношения, – наименее склонны делиться по справедливости и наказывать несправедливость по отношению к себе или другому. Никакой просоциальности во всем этом не заметно – по контрасту с «имиджем» этих людей, сформированным в главе 9.