Вечный странник, или Падение Константинополя - Льюис Уоллес

Генуэзец ответил:

— Вы правы, ваше величество.

Турки продолжали трудиться, подгоняя и подтягивая перегруженный обоз, и вот наконец огромный циклопический глаз орудия угрожающе уставился на город.

— Неплохой инженер этот дакиец, — заметил император.

— Вон он, устанавливает другие орудия.

Это произнес Джустиниани, ибо показался еще один обоз, запряженный могучими быками, и к полудню по бокам от первого чудища лежали на своих лафетах еще три отблескивающих желтизной бревна, в том же мнимом спокойствии, не оставляя сомнения, что ворота Святого Романа будут разрушены, если это передовое вооружение окажется тем, чего от него ждут.

Если на стенах царило волнение, то в лагере соперника бушевало с трудом сдерживаемое нетерпение. Дакиец Урбан, надзиравший за приготовлениями, стремился, естественно, проделать все с максимальной тщательностью: очень многое, по его мнению, зависело от правильной установки орудий; однако Магомет — пеший, с кнутом в руке, не давал ему спуску и даже смешался с рабочими, немилосердно их подгоняя то угрозами, то посулами награды.

— Это не буйволы, а улитки! Передай мне стрекало! — воскликнул он, выхватывая его у погонщика. После чего обратился к Урбану: — Принести порох и ядро, ибо на закате большая пушка должна выстрелить. Никаких проволочек. Клянусь мечом Соломона, не будет этой ночью гяурам в городе сна, и прежде всего — во дворце, который они называют Влахернским.

Дакиец подозвал своих мастеров. Мешок с порохом забили в ствол, потом, с помощью прочной колотушки, туда же закатили каменное ядро, которое прижали к мешку. Действительно, только металл невиданной прочности был в состоянии выдержать такой напор. После этого подготовили запал, прикрепили к нему длинный шнур, и засим Урбан доложил:

— Орудие готово, повелитель.

— Тогда следить за солнцем и — бисмилла! — в момент его захода произвести выстрел. Целить по воротам, тем, что перед нами, и если попадешь по ним или по одной из башен, произведу тебя в беглербеи.

Установка орудий продолжалась. Вот наконец солнце помедлило в облачной дымке, готовое увлечь вслед за собою день. Султан вышел из своего многокомнатного шатра — в таких живут бедуины — и подошел к Урбану и его подмастерьям, стоявшим у лафета самой большой пушки.

— Огонь! — приказал он.

Урбан опустился перед ним на колени:

— Не соизволит ли повелитель отойти?

— Почему я должен отойти?

— Здесь опасно.

— Орудие наведено на ворота?

— Да, но умоляю вас…

— Если не хочешь, чтобы я счел тебя псом неверным, встань и выполняй мой приказ.

Дакиец без лишних слов опустил свободный конец запального шнура в горшок с горячими углями, а когда шнур зашипел, рассыпая искры, отбросил горшок в сторону. Мастера бросились наутек. Рядом с Урбаном остался только Магомет, и никакие подвиги на поле боя не могли бы стать лучшим подтверждением мужества юного падишаха в глазах тысяч, глядевших на него сейчас с безопасного расстояния.

— Не соизволит ли повелитель отойти со мной чуть в сторону? Тогда он увидит полет ядра.

Магомет согласился.

— Смотрите в сторону ворот, повелитель.

Шнур догорел; запал вспыхнул, поднялось облачко дыма, воздух застонал, колеса задребезжали, принимая на себя отдачу орудия, раздался громоподобный звук, который, впрочем, превосходил любой раскат грома, и, по сути, можно сказать, что, обретя новый голос и новый предел ужаса, война пережила второе рождение.

В ушах у Магомета зашумело, некоторое время он ничего не слышал, впрочем глаза его были прикованы к полету ядра, ему все равно было, где замер звук — на Галатских высотах или за Босфором, в Скутари. Он видел, как черный шар пронесся между башнями у ворот и умчался в город — насколько далеко и с какими последствиями, он не видел, да ему это было и не важно.

Урбан упал на колени:

— Пощади, повелитель, пощади!

— За что? Ты не попал по воротам? Поднимись и проверь, в порядке ли пушка.

Выслушав доклад, что в порядке, он подозвал к себе визиря Халиля:

— Выдай ему кошель, да потолще, ибо, клянусь Аллахом, он отдал мне в руки Константинополь!

И Магомет отправился к себе в шатер, исполненный, несмотря на звон в ушах, радости и уверенности.

Тем временем Константин и генуэзец наблюдали с башни, как пушку окутал клуб дыма, а после этого мимо них с шумом пронеслось гигантское ядро, подобное незримой комете. Глаза их следили за звуком, но где упал снаряд, они не определили, лишь услышали грохот, будто от попадания в дом в центре города, а потом глянули друг на друга и дружно перекрестились.

— Нам ничего не остается, кроме как предпринять вылазку, — произнес император.

— Ничего, — подтвердил Джустиниани. — Орудия нужно обезвредить.

— Пойдем займемся подготовкой.

Поскольку новых выстрелов не последовало, они спустились с башни.

Замысел предстоявшего рейда был весьма хитроумным. Ночью предполагалось открыть расположенные под Влахернским дворцом ворота, называвшиеся Керкопорта. Граф Корти с охранением должен был выбраться наружу и внезапно напасть на янычар, охранявших батарею. Одновременно Джустиниани должен был выехать через ворота Святого Романа, пересечь ров по временному мосту и под прикрытием резерва из пехотинцев атаковать пушки.

Замысел был исполнен в точности. В предрассветной полумгле граф пробрался по древнему проходу, незаметно вышел на позиции врага и напал на безмятежных турок. К этому времени многим уже было известно, что шарф у него на шее — дар княжны Ирины, то же самое подтвердил и его боевой клич: «За Бога и за Ирину!» Прорвавшись сквозь неподготовленную цепь, он зашел к пушкам с тыла и водрузил свое знамя у ворот шатра Магомета. Если бы его бойцы не рассыпались, он, возможно, вернулся бы с августейшим пленником.

Пока граф отвлекал на себя все внимание, Джустиниани сломал лафеты и сбросил орудия на землю. Будь они знакомы с современным приемом, который называется «помеха в стволе», они вывели бы пушки из строя безвозвратно. Среди янычар потери были существенные, среди нападавших — незначительные. Преследования не было, и пешие и конные вернулись назад через ворота Святого Романа.

Шум разбудил Магомета, он надел легкие доспехи и бросился наружу, успев услышать клич нападавшего и сорвать его знамя. Когда глазам его предстала луна с крестом поверх нее, он впал в необузданную ярость. Ага — командир передового отряда — и все его помощники были без пощады посажены на кол.

По ходу осады предпринимались и другие вылазки, но после первой противника ни разу не удалось застать врасплох.

Стоило участникам вылазки скрыться за воротами, как янычары на передовой позиции получили тройное подкрепление, и доносившийся оттуда шум: щелканье бичей, окрики погонщиков, стук молотков — говорил о лихорадочной деятельности. Осажденные, пребывая в уверенности, что пушки испорчены бесповоротно, не понимали действий врага. Загадка разрешилась только на следующее утро. Дозорные на башнях, напрягая зрение в первом утреннем свете, увидели, что чудище снова поставлено на лафет и щерится на них через амбразуру, а чудища помельче с обеих сторон от него, четырнадцать общим числом, поставлены точно так же и укреплены.