Париж - Эдвард Резерфорд

Уже не раз он водил Макса в пригород Булонь-Бийанкур, который лежал к югу от Булонского леса и омывался водами Сены, делающей в том месте огромную петлю. Именно там расположился завод «Рено».

– Вот эти рабочие, – говорил он сыну, минуя проходную, – возьмут однажды в свои руки судьбу Франции.

Хотя Жак всегда напоминал сыну, что является лишь одним из множества преданных делу социалистов, молодому Максу было приятно видеть, с каким уважением относятся к отцу и на огромных автомобильных заводах, и на более скромных предприятиях по всему городу.

Два года назад труды Жака Ле Сура и его товарищей были вознаграждены.

В начале 1934 года крайне правые силы заняли парламент и попытались произвести государственный переворот. За несколько дней социалисты и коммунисты Франции объединили свои усилия и организовали всеобщую стачку. Миллионы людей отложили свои орудия труда. В Париже рабочие вышли на улицы. Вся страна остановилась. Путчистов вышвырнули из Бурбонского дворца.

– Самое время начать политическую игру, – настаивал Жак. – Все наши усилия окажутся напрасными, если только мы не добьемся политической власти.

Была сформирована грандиозная коалиция. Сначала сумели договориться два мощнейших профсоюзных объединения – умеренная Всеобщая конфедерация труда и возглавляемая коммунистами Унитарная всеобщая конфедерация труда. Что было еще лучше, к согласию пришли и политические партии. Социалистическая партия, к которой принадлежал сам Жак, и Французская коммунистическая партия договорились о том, что коммунисты будут негласно поддерживать социалистов, но в правительство не войдут, чтобы не отпугнуть буржуазию. Имея такую поддержку и пообещав уважать частную собственность и не национализировать банки, левые сумели сформировать коалицию с буржуазными радикалами и либеральными партиями центра.

– Назовите ее Народным фронтом, – сказал тогда Жак, – и мы сумеем победить на выборах.

Он оказался прав. Уже к началу 1936 года Народный фронт был готов к участию во всеобщих парламентских выборах, а месяц назад, в мае, он победил, и премьер-министром Франции стал лидер Социалистической партии еврей Леон Блюм.

Когда Ле Суру предложили занять какую-нибудь должность в правительстве, Макс ожидал, что отец согласится. Но тот удивил его.

– Для меня сейчас есть более важное дело, – сказал он.

И, несмотря на возраст, с лихорадочным увлечением взялся за новый этап пропагандистской работы. Встречи с профсоюзными деятелями, визиты на предприятия – на протяжении трех недель Макс почти не видел отца. Но когда они встречались, каждый раз звучало одно и то же:

– Момент настал, Макс. Надо ковать железо, пока горячо. Все возможно, если мы будем действовать быстро.

И опять он был прав. По всей Франции, от завода к заводу, от фабрики к фабрике, распространялось пламя забастовок. Трудящиеся, воодушевленные приходом к власти социалистов, начали отстаивать свои права и требовали сорокачасовую рабочую неделю, оплаченный отпуск, увеличение зарплаты. Ключевую роль играл Париж, как и предсказывал Жак, и к концу мая он мог торжествующе сообщить:

– Тридцать две тысячи рабочих захватили в свои руки завод «Рено» в Булонь-Бийанкуре. Все крупные заводы вокруг Парижа бастуют. Это еще тысяч сто. С нами и рабочие авиационного завода Марселя Блоха в Курбевуа.

Через несколько дней уже два миллиона французов приняли участие в двенадцати тысячах отдельных стачек.

Та часть Елисейских Полей, где стояли отец и сын Ле Суры, находилась почти напротив застекленных зданий Гран-Пале и Пти-Пале. Треугольник улиц между Елисейскими Полями и рекой Сеной стали называть Золотым, поскольку он вмещал в себя не только Американский собор и недавно построенный отель «Георг V», но и жилища богатейших горожан и самые престижные заведения Парижа.

Этот район не относился к числу тех, где часто бывал Жак Ле Сур. Но сегодня он пришел именно сюда ради удовольствия увидеть, как все здесь замерло.

Они пересекли Елисейские Поля и пошли между деревьями по северной стороне улицы. Жак с любовью поглядывал на сына.

На поиски жены у него ушло много лет, зато брак оказался счастливым. Анну Мари он встретил, когда ему было сорок, а ей двадцать пять. Она тогда пришла работать в Социалистическую партию. Поначалу он воспринимал девушку всего лишь как молодого соратника, однако со временем узнал лучше и был поражен ее цельным и бескомпромиссным умом. Таких он еще не встречал.

Анна Мари была южанкой, с прямыми черными волосами и бледной кожей. Ее отец был рабочим из Марселя, мать – верующей католичкой из сельского Прованса, поэтому девушка говорила с прованским акцентом. Но все остальное в своей жизни она определяла сама. Когда Жак спросил, верит ли она в Бога, Анна Мари ответила:

– Пока никто не дал мне убедительного доказательства того, что Бог существует, поэтому верить в Него я не могу.

Вера без доказательств для нее не имела никакого смысла. Аналогичным образом социализм не являлся для нее страстью или религией, в отличие от многих других приверженцев движения. Анна Мари рассудила, что капитализм несправедлив, тогда как социализм более логичен. После этого она не считала необходимым спорить или обсуждать.

Жак был очарован этой странной девушкой из Прованса. Незаметно для себя он стал проводить в ее обществе все больше времени. Через год они стали неразлучны.

– Нам будет удобнее жить в одной квартире, – сказала она в конце концов. – Все равно мы все время вместе.

Когда она забеременела, они поженились.

Макс был очень похож на отца, только не такой высокий, и черты лица у него были тоньше. И хотя он унаследовал от матери склонность к логике, взгляды на жизнь у него были отцовскими. Жак и Макс смеялись над одними и теми же шутками и, даже когда спорили, частенько заканчивали друг за друга фразы. Жак ни с кем не чувствовал себя так свободно, как в компании сына.

Уже несколько лет Макс писал статьи для коммунистической газеты «Юманите», которую читали по всей стране. И он стал коммунистом.

Они дошли до площади Конкорд, откуда открывался вид на сад Тюильри и Лувр.

– Вот тут стояла гильотина, – сказал Жак Максу. – Во время первой революции мы отбирали у знати жизнь. Вторая революция милосерднее – мы забираем у капиталистов деньги. – Он пожал плечами. – Это практичнее.

Миновав отель «Крийон» на углу, они прошли по улице Риволи и повернули к Вандомской площади, центр которой украшала колонна, возведенная в память военных побед Наполеона.

– В дни Коммуны, – напомнил сыну Жак, – мы повалили эту колонну на землю.

– Зачем?

– Я уже и забыл. – Он улыбнулся. – Ты видишь то же, что и я?

Отель «Риц» слева от них стоял с зашторенными окнами, как будто притворялся спящим. На площади перед закрытыми магазинами толпились люди, некоторые держали плакаты.