По волнам жизни. Том 1 - Всеволод Стратонов

Больше всего жаловались на произвол администрации, на грабежи, на вымогательство и поборы со стороны агентов Сейфулы. Было некоторое количество жалоб и прошений по экономическим и податным вопросам. Несколько прошений говорили и о расследовании дела сидящего в тюрьме Мурадова.

Сделав перерыв, сели мы, было, за стол подкрепиться, как вдруг послышался отдаленный шум. Он нарастал, обращаясь в гул.

Выглядываю в окно:

Многотысячная толпа запрудила весь двор участкового управления. Не только участвовавшие на сходе, но появились и женщины… Двор переполнен, а толпа все еще прибывает, и несется ее несмолкаемый рев.

Чего это они?

Высылаю спросить Надир-бека, в чем дело.

— Народ слишком возбужден! Говорят — не могут положиться только на уполномоченных. Они могут о чем-нибудь и позабыть сказать. Весь народ хочет говорить…

Делать нечего. Выхожу на крыльцо.

Гул и крики доходят до необычайных размеров. Не дают мне и начать. Поднимаю руку и не опускаю, пока не водворяется относительная тишина.

Поручаю Надир-беку высказать, что не могу же я сразу говорить с тысячами лиц. Пусть кто-нибудь один объяснит мне, чего они хотят.

Когда порядок восстановился, несколько ближайших стариков, перебивая один другого, говорят о том, что именно их волнует. Но они ничего не могут прибавить к тому, что уже высказано мне уполномоченными. Просто жители Белокан слишком взволновались, и каждому хочется сказать и от себя.

Несколько десятков рук протягивают новые прошения. Собираю их, обещаю рассмотреть и доложить о них наместнику.

Толпе же говорю, что оставляю на несколько дней в Белоканах, для расследования, своего помощника. Его же пошлю и во второе крупное селение участка, в Ковахчель. Поэтому прошу их успокоиться и мирно разойтись.

Взбаламученное море действительно успокаивается. Раздаются возгласы благодарности, и народ кучками расходится.

Возвращаясь в Закаталы, по всему пути ревизую, с помощью Тронова, посты полицейской стражи. Неожиданная ревизия дает свои результаты. Оказывается, в страже немало сброду. Часть стражников — настоящие, деловые: бывшие драгуны и казаки. Но часть — никакого отношения к делу не имеет. Они просто назначены на казенное содержание Атамалибековым, чтобы кого-то наградить или ублаготворить. Попался, например, чей-то повар, не только никогда не садившийся на коня, но и оружия в руках, кроме кинжала, не державший.

Вечером допрашиваю заждавшихся меня Абдул-Гадиса и Газалова. Они стараются лгать и скрывать, но теперь это не имеет никакого значения.

Написал Петерсону, чтобы распоряжением наместника было отменено назначение Абдул-Гадиса старшиной. Вскоре он стал частным лицом, к великому негодованию Гайковича, а затем, помнится, был и суду предан[580].

Оставшийся в Белоканах Д. Д. Стрелков тем временем понасел на Измайлова. Слабохарактерный человек, взвесивши обстановку, решил, что дело Гайковича и Атамалибекова проиграно. Стал выдавать их головой, вскрывая их махинации.

Между прочим, раскрыл тайны Мурадовского дела. Объяснил — и это подтвердилось формальным дознанием, — что просто Атамалибекову понадобилось устранить Мурадова по той причине, что он отказывался содействовать ему в поборах с населения, а сопротивление Мурадова не было пустяком, благодаря обширным связям в населении.

Тогда Атамалибеков сам сочинил проект показаний свидетелей, которые должны были удостоверить общую порочность Мурадова и поддержку им разбойников, даже несмотря на то, что эти разбойники ограбили и кого-то убили из семьи Мурадова.

Получив этот черновик будущих показаний будущих свидетелей, Измайлов, по своему малодушию, решил подчиниться. Он переписал эти заявления, а затем, с помощью Абдул-Гадиса, было подыскано несколько человек, которые согласились подписаться под творчеством Атамалибекова.

Принося теперь повинную, Измайлов вручил Стрелкову и собственноручный черновик Атамалибекова.

Имея в руках этот важный документ, я тотчас же послал телеграмму генерал-губернатору Рябинкину с просьбой приостановить, ввиду новых данных ревизии, высылку Мурадова в Сибирь, впредь до моего доклада наместнику и окончательного решения этого последнего. На всякий же случай копию этой телеграммы я отослал и Петерсону, для непосредственного доклада графу Воронцову-Дашкову.

Высылка Мурадова была задержана.

Защита Гайковича

Гайкович заперся от меня дома и сказывался больным; однако он и не думал сдаваться.

Уйдя с головой в работу, я вовсе не заботился о том, что происходит за моей спиной в Тифлисе. А это было ошибкой.

Только впоследствии я узнал, что Гайкович ежедневно посылал на меня жалобы и доносы. Он их направлял и своим покровителям: Мицкевичу и Вейденбауму, и тифлисскому генерал-губернатору Рябинкину. В этих доносах извращался и лживо освещался почти каждый мой шаг. Например, не желая отсылать, из‐за позднего времени, приехавших иной раз ко мне издалека просителей, я всех их принимал, хотя бы занятия с ними затягивались до позднего времени. Гайкович эту мою практику комментировал так, будто у меня «по ночам устраиваются совещания революционеров и разбойников»; как уже говорилось, он и тех, и других сваливал в одну кучу.

Казалось бы, подобные доносы должны были бы только поднять вопрос о состоянии психики у доносчика, а между тем, несмотря на всю их нелепость, цели они более или менее достигали. Чета Вейденбаумов распространяла об этих небылицах по тифлисским гостиным, и дамы из окружения графини Воронцовой-Дашковой, а также дворцовая свита, приносили это ей. Графиня же систематически настраивала своего старого мужа.

Еще вреднее была тактика второго покровителя Гайковича, умного и лукавого И. В. Мицкевича. Он, по роли помощника наместника, все время настраивал Воронцова-Дашкова на то, что, вот де, послали на ревизию ничего не понимающего в делах человека, а он, своими ложными шагами, только дискредитирует власть. Помогал этой кампании и недурной сам по себе человек, но недалекий, генерал Рябинкин, перечитывавший Воронцову-Дашкову всю литературу Гайковича с доносами на меня.

Изо дня в день, благодаря систематической агитации, Воронцов-Дашков все более и более против меня взвинчивался.

И произошел такой факт:

Из Закатал приехал в Тифлис полковник Федоров, командир матросского батальона. Представляясь графу Воронцову-Дашкову как главнокомандующему, он, после официального разговора, спрашивает:

— Ваше сиятельство, мой друг начальник Закатальского округа полковник Гайкович просил доложить вам его вопрос: не должен ли он, вследствие производимой Стратоновым ревизии, теперь же подать в отставку?