Дверь с той стороны - Владимир Михайлов

– Увезти росток с собой? Но какой смысл…

– Нет, сын. Ни в коем случае. Его место, а может быть, и твое — там. Но сюда надо хотя бы доставить Зою. Пусть ничего нельзя сделать, но даже покоиться она должна здесь. Историю новой планеты не надо начинать с могил. Лучше — с новой жизни, хотя бы и с такой: стебелек и два листка.

– Как мне оставить его?

– Ну уж это ты мог бы и не спрашивать. Минимальный купол — воздух, вода, простенький автомат для регулировки. Маяк — чтобы потом не искать планету долго. Умник подскажет, какой энергоблок лучше и проще демонтировать и потом собрать на планете, чтобы питать весь этот агрегат. Росток доживет. Быть может, он встретит тебя уже деревцем. А я в обратный путь дам тебе столько всяких семян… Однако давай заканчивать, сын, я устал. Уже не те силы.

– Прости, папа. Я просто не знал, что оказался в нашем пространстве. До сих пор не понимаю, как это случилось.

– Да, странно. Но со временем наверняка станет ясным и это…

Прошло три дня, пока им с Умником удалось составить такую комбинацию по рецепту Сениора, что при ее контрольном анализе гриб не нашел к чему придраться. Полученным порошком Юниор осторожно посыпал песок вокруг стебелька, уже склонившего макушку. Полил водой. Отступил на шаг.

– Надеюсь, это тебе понравится, малыш, — сказал он растению.

– Да, — подтвердил кто-то сзади. — Это ты сделал вовремя. Теперь он выправится.

Юниор резко повернулся.

На песке сидел человек.

Человек? Да, несомненно. И все же… Нет, человек, разумеется. Но — не наш. Не нашего корня. Не с нашей планеты. Хотя — не умею я распознавать людей, — подумал Юниор мимолетно и горько. — Кто же он? Глупый вопрос… На этой планете людей нет, как и жизни вообще, да и будь они — кто из них мог бы одолеть непроницаемую броню купола, подойти без удивления, страха или враждебности и заговорить так, словно они давно знакомы, заговорить на языке людей? Нет, это мог быть только тот, с кем Юниор надеялся встретиться — когда-нибудь.

– Здравствуй, Курьер, — сказал он.

– Да, вы почему-то называете меня так, — ответил человек серьезно, — хотя я в другом ранге: я Эмиссар.

– Я думал, что мне долго придется разыскивать тебя.

– И опять вы неправильно воспринимаете положение. Нас не надо разыскивать: это бесполезно. Вы можете только быть готовыми к встрече с нами — или не быть. А приходим мы сами — когда нас посылает Мастер. Вот как меня сейчас.

– Ты… или он счел, что теперь мы готовы?

– Вы все вместе — еще нет. Ты — да. Потому что ты многое потерял — и понял и многое приобрел. Ты понял, что все это, — Эмиссар кивнул в сторону корабля, — далеко не самое важное. — Он положил руку на сердце. — Вот… — Указал на росток: — И вот… Да ты знаешь сам. Я слышал, что говорил ты, когда встретился с ним.

– Вы давно следили за мной?

– Нет, к сожалению. Иначе смогли бы предотвратить многое. Мы не успели. Столько дел в мироздании… Лишь твое горе оказалось столь сильным сигналом, что мы не могли его пропустить. И вот — ты понял: ничем нельзя заменить жизнь, пусть бы она казалась тебе ничтожной, бесполезной, ненужной… Ты понял, что можно распоряжаться тем, что ты сделал своими руками; но не далее этого! И ты, не имея представления о Фермере, начал понимать, насколько труднее вырастить дерево, чем срубить его, и что никакая рубка не создает мира, все равно, рубят ли деревья или людей. Мир возникает лишь тогда, когда радостно сажают деревья и рожают детей.

– Да, — согласился Юниор. — И о детях я тоже думал. Я хотел их — много… Но вот… — Он не закончил.

– Я глубоко сочувствую тебе, — сказал Эмиссар. — И я доложу об этом Мастеру.

– Мастеру — чего?

– В твоем разумении — всего, пожалуй, чего только можно пожелать. Но не спрашивай дальше: я не скажу тебе больше ничего об этом. На все свое время. Если хочешь спросить о чем-то простом — пожалуйста.

Юниор помолчал. Сейчас его ничто больше не интересовало. Но он не хотел показаться невежливым.

– Объясни, как я оказался в своем пространстве. Я по опыту знаю, что даже для специально оборудованного корабля это не просто.

– Разумеется. Но если ваш разум создал нечто, способное совершить такой переход, неужели ты думаешь, что в природе, у которой не ограничены ни средства, ни терпение, нечто подобное не возникло куда раньше? Ты случайно сел на блуждающую планету; раз в несколько десятков лет, по вашему счету, она переходит из пространства в пространство, или, скажем так, она рождается в другом пространстве. Роды эти — мучительный процесс, ты сам был свидетелем этого. Планета теряет половину атмосферы, когда начинает проходить через грань пространства…

– Черная дыра? Или стена?

– Да, наверное, вам это может так представиться… Трескается кора, меняется рельеф, многое происходит в эти периоды. Так что жизни очень трудно утвердиться на такой планете. Тем больше чести — взяться за такую задачу и если и не решить ее, то хотя бы доказать тем, кто придет за тобой, что решение в принципе возможно. Если ты не передумаешь.

– Нет, — сказал Юниор. — Только ненадолго слетаю на Землю. Но для этого надо сперва обезопасить малыша. — Он кивнул на росток. — Знаешь, я стал вдруг верить, что это — из тех семян, что сажали мы с Зоей. Потом понял — нет. Те площадки остались за куполом в самые страшные часы, и их наверняка унесло ураганом.

– Но они не пропадут — и, возможно, будут ждать тебя, пусть и много лет. Тебя — и… Что до твоего ростка, я мог бы присмотреть за ним, как только вернусь от Мастера. Нет, я не собираюсь делить с тобой заслугу — и любовь: ту, которую ты испытываешь к нему — и которую он испытывает к тебе.

– Он?

– Что ж необычного? Он живой! А любовь свойственна жизни, и не только разумным ее формам… О чем ты задумался?

– Ты наверняка знаешь. О том, что если бы я сел на нормальную планету, не случилось бы урагана, и Зоя…

– И Зоя, — сказал Эмиссар, — была бы с тобой. И ты всю жизнь считал бы, что она — лишь модель человека, а не человек. А ведь ты никогда не понял бы истины, даже не попытался бы установить ее, проверить свою убежденность. Это понять можно; но, человек! не вини погоду в том, в чем виноват ты сам. Тогда многое может случиться — и, может быть, мы встретимся там, у вас на Земле, намного раньше, чем можно сказать об этом сегодня.

Когда их начали заковывать в цепи, наверное, можно было еще что-то сделать — убеждать, сопротивляться. Но они не стали, и позволили наложить на кисти рук и лодыжки широкие металлические браслеты, неожиданно легкие; цепи при этом издавали гулкий колокольный звон. Церемониймейстер все время суетился вокруг, гримасу его следовало, видимо, полагать улыбкой; он негромко бормотал, путаясь в земных словах от торопливости, выговаривал из с синерианским кашляющим акцентом, так что порой хотелось остановить его и попросить прочистить горло. «Это не страшно воспринимать надо, — бормотал он, — есть быть ритуалу традиций, э, вид, один вид, ничего только вид, э, спокойность и терпим, очень мало, э, э, крайне. Только спокойность и думать о славном. Славном, э?» Понять его было трудно, чувствовалось лишь, что успокаивает и чуть ли не извиняется. Можно было верить или не верить; они решили поверить. И не стали противиться, упустили время и оказались в оковах.