Елена Троянская - Маргарет Джордж

— Каждый день, — послушно ответила я. — Она была со мной в Трое. Ходила со мной по городским улицам. Грелась у камина во дворце Приама. Взбиралась на гору Ида.

— Ничего подобного! — вырвалось у нее.

Гермиона? Неужели Гермиона?

— Ты?! Ты…

— Я — твоя брошенная дочь! — Она вскочила, чтобы лучше видеть меня. — Ты всех нас бросила, и меня тоже. Ты бросила меня, как надоевшую игрушку. Да, я Гермиона! Будем знакомы, матушка!

— Дочь, родная моя.

Я тоже поднялась на ноги, но не так быстро, как она.

— Ты называешь меня «дочь»? Я стыжусь того, что я твоя дочь! Дочь Елены Троянской! Какое звание может быть позорнее?

Я смотрела на нее и не узнавала. Ничего не осталось от прежней девочки. Темно-каштановые волосы, карие глаза, лицо миловидное, но из-за него никто не стал бы воевать. Из-под платья видны широкие ступни ног в крепких сандалиях.

— Мой позор — не твой позор, — сказала я.

— Я часто прихожу на это место. Пытаюсь понять, что тут началось и как.

— Тебе не удастся. Холм — всего лишь холм, трава — лишь трава. Тебе нужно было бы услышать слова отца, увидеть лица мужчин, которые тут собрались.

Я протянула руку — мне хотелось обнять ее, хотя бы коснуться, — но она отстранилась.

— Как ты могла бросить меня? — спросила она. — Разве мать может бросить свое дитя? И убежать с мальчишкой, ведь он был немногим старше меня.

— Я не хотела тебя оставлять. Я хотела взять тебя с собой. Но ты отказалась. Ты решила остаться с черепахами.

— Мне было всего девять лет! Я даже не понимала, о чем ты говоришь.

— Да, Парис тоже так считал.

Я сделала шаг к ней, но она снова отодвинулась.

— Парис! Не произноси при мне это имя! Имя человека, который украл у меня мать, лишил бабушки, а потом и отца отнял на много лет.

Когда-то он ей нравился. Но сейчас он означал для нее только список ее потерь.

— Парис…

— Я не хочу слышать это имя! — оборвала она меня и отвернулась, чтобы уйти.

— Подожди! — побежала я следом. — Пожалуйста, не уходи.

Она резко обернулась, подхватив свое платье.

— Сколько раз я повторяла эти слова: «Не уходи! Не уходи!» Я умоляла тебя, но ты не слышала. Ты была слишком далеко.

— А бабушка… расскажи про нее.

— Это я нашла ее! Да, я!

— Нет! — Я пошатнулась от ужаса. Такой картины я не рисовала в своем воображении. Я надеялась, что это был кто-то из слуг. Или охранник. В конце концов, отец. Но не Гермиона же!

— А что тебя так пугает? Ах, тебе это в голову не приходило? Я пришла к ней в комнату — она любила завтракать со мной, если ты помнишь. А куда я еще могла пойти после того, как ты сбежала? Я пришла рано-рано и нашла ее там. Она повесилась еще вечером, поэтому, как мне объяснили, так посинела. Я взяла эти проклятые лебединые перья и сожгла их в жаровне. Будь моя воля, я и тебя бы сожгла!

Я должна обнять ее, хоть она меня и отталкивает. Я обвила ее руками и заплакала. Гермиона перестала сопротивляться, стояла неподвижно.

— И правильно бы сделала, — пробормотала я. — А этот лебедь… Пусть он оставит нас в покое. Давай сходим на могилу бабушки.

Усыпальницу устроили в пещере естественного происхождения на склоне холма недалеко от дворца — ее только немного расширили. Там покоился прах матушки, Кастора, Полидевка и было оставлено место для отца.

— Я прихожу сюда каждый день, — сказала Гермиона. — А двоюродная сестра Электра ходит на могилу своего отца. Она поклялась отомстить за него.

Малышка Электра. Теперь она тоже взрослая женщина. Неужели кто-то может оплакивать Агамемнона, тем более — сестра убитой им Ифигении?

— Я не думаю, что за его смерть нужно мстить, — неуверенно сказала я: мне не хотелось оттолкнуть от себя Гермиону.

— Но ее мать завела любовника! — возмущенно ответила она. — Похоже, это у вас семейное.

— Да, таково проклятие Афродиты!

Я не удержалась от улыбки, но не стала рассказывать о нем: я сыта по горло проклятиями, предзнаменованиями, предсказаниями оракулов. Все, что меня волнует сейчас, — это моя дочь.

— Вот бабушкина могила.

Гермиона указала на большую гробницу из серого камня, вмурованную в землю.

— Матушка, это я, Елена, — упала я на холодный камень и прижалась к нему губами. — Твоя Елена.

Мне не надо было рассказывать ей о том, что случилось со мной после нашей разлуки, о том, что я пережила, о гибели Трои. Мертвые не требуют от нас полного отчета, их не интересуют подробности.

— А это твои братья, — указала Гермиона на две другие гробницы.

Я встала перед ними на колени и попросила их о помощи:

— Вы всегда были моими наставниками. У вас я научилась многому.

Я не стала говорить своим родным, как скорблю по ним. Они это и сами знают. Не следует говорить мертвым того, что они сами знают. Это обижает их.

— А эта гробница для твоего отца, — сказала Гермиона. — На мне род Тиндарея обрывается. Я последняя.

— Рано делать такие выводы. Ты еще можешь выйти замуж и родить. Неоптолем был недостоин тебя. Я видела, какие бесчинства он творил в Трое. Сейчас ты свободна и непременно встретишь человека, которого полюбишь.

— Поскольку я дочь Елены, все… — начала было она, но я решительно перебила ее:

— Все считают тебя прекрасной и страстной, не так ли?

Я еще раз внимательно посмотрела на нее: милое лицо, густые волосы.

— Страстной? — Она покраснела. — Не знаю…

— Ты не узнаешь, пока тебя не коснется мужчина, которого ты любишь. Мы, женщины, так устроены: у нас сначала любовь, потом желание. У мужчин все обстоит наоборот.

Так я встретилась со своей дочерью, и мы сделали первые шаги к примирению. Прошлое существует и всегда будет существовать, что бы ни заявлял Менелай, и Гермиона долго будет относиться ко мне с недоверием. Но она, хоть и настороженно, впустила меня в свою жизнь, а на это я могла только надеяться.

LXXVI

Опасаясь вспугнуть Гермиону, как присевшую на цветок бабочку, я в течение нескольких дней не пыталась приблизиться к ней. Я позволяла ей жить своей жизнью, но пристально наблюдала за ней, стараясь, чтобы она этого не замечала. Время и только время поможет мне вернуть дочь. Нужно набраться терпения.

А времени у меня был избыток. У меня не было никаких забот, я ни к чему не стремилась и ничего не чуралась. Я смотрела на наш дворец и владения — столь скромные по сравнению с троянскими — и радовалась тому, что все здесь устроено так, что не требует моего внимания. Налаженная жизнь мало изменилась со времени моего отъезда. Дворец остался каким был: ни новых залов, ни новых украшений. После смерти матушки отец потерял интерес к быту. Не знаю, имел ли отец намерение жениться повторно. Лишь однажды он сказал мне, глядя перед собой слезящимися глазами с бельмами, что никто не согласится связать свою жизнь с домом Тиндарея, над которым теперь тяготеет проклятие Атридов.