Убийство демократии - Уильям Блум

Аристид, с которым не консультировались вообще, категорически отклонил это предложение: план позволял злодеям избежать наказания, не упоминал о дате его восстановления на посту, не содержал гарантий, что он когда-либо будет в состоянии вернуться к власти вообще. В конечном итоге у него могли потребовать, чтобы он разделил власть с политически несовместимым премьер-министром и другими членами правительства подобного рода.

Кристофер добавил, что любое укрепление эмбарго в отношении Гаити будет зависеть от принятия плана Аристидом. Соединенные Штаты, по его словам, не желали жестких санкций, поскольку они усилят страдания Гаити [43]. В то же время главный эксперт Государственного департамента по Гаити Майкл Козак (Michael Kozak) обвинил «экстремистов с обеих сторон» в срыве плана. Но, по словам гаитянского сторонника Аристида, этот план «создавал моральную равнозначность Аристида и военных. Этот план уравновешивал Аристида и убийц» [44].

Администрация Буша, используя ООН, атакже Организацию американских государств, давила подобными предложениями и ультиматумами на Аристида несколько раз. Его отказ принять их вызвал его классификацию как «непримиримого» среди некоторых чиновников и СМИ [45].

Отклонение плана Аристидом, можно лучше понять, если сравнить, настаивал бы Вашингтон, чтобы кубинские изгнанники в Майами для возвращения на Кубу согласились на коалиционное правительство с Кастро или чтобы иракские изгнанники жили с Саддамом Хуссейном. Настойчивое требование Буша и Клинтона создания правительства «национального согласия» от Аристида тем более саркастично, что в окружении американских лидеров невозможно найти открытого лево-либерала, а тем более левого либо социалиста или даже просто подлинного либерала. Серьезные страдания кубинцев от американского эмбарго также не оказали никакого значимого эффекта на политику администраций США.

Вскоре был разработан план, маркированный как «двухпартийная гаитянская законодательная инициатива», фактически возникший из докладной записки Государственного департамента; хуже того, гаитянских вклад в него исходил от сторонников свержения Аристида, в том числе лично от начальника полиции Франсуа [46].

Еще одним симптомом отчуждения администрации от Аристида был апрельский отчет посольства США на Гаити в Государственный департамент. Признавая широко распространенные и серьезные нарушения прав человека со стороны военного режима, докладе утверждал, что Аристид «и его последователи постоянно манипулировали и даже сделали нарушения прав человека инструментом пропаганды». Лагерь Аристида был описан как «жестко идеологический» [47].

Либералы Конгресса, в частности группы чернокожих конгрессменов, были возмущены. В разгар их растущей критики и давления специальный посланник Государственного департамента на Гаити Лоренс Пеззулло (Lawrence Pezzullo), к этому времени открыто описываемый как автор «законодательного» плана, подал в отставку. Неделю спустя несколько конгрессменов были арестованы на акции протеста у Белого дома, что получило широкое освещение в СМИ.

К началу мая под давлением Конгресса «большой план для Гаити» был дискредитирован и заброшен. Учитывая, что санкции стали международной дурной шуткой и беженцев по-прежнему выбрасывало на берега Флориды и на базу Гуантанамо на Кубе, администрация Клинтона была вынуждена прийти к выводу, что, хотя они по-прежнему не любят этого Жана-Бертрана Аристида с его нецентристскими мыслями, они не в состоянии создать что-либо приличное без его возвращения на пост президента. Билл Клинтон загнал себя в угол. Во время избирательной кампании в 1992 году он осудил политику Буша по возвращению беженцев в Гаити, назвав ее «жестокой». «Моя администрация, — заявил он, — будет выступать за демократию» [48]. С этого времени слово «Гаити» не могло быть произнесено без сопровождения по меньшей мере тремя фразами о «демократии».

Что-то нужно было сделать, иначе еще один «внешнеполитический провал» был бы добавлен к списку, на который республиканцы пускали слюни в этот год выборов. Но что? В течение следующих четырех месяцев, мир слышал непрерывные расшаркивания и постоянные перемены позиций по беженцам, по санкциям, по тому, за сколько времени хунта должна собраться и уехать (целых шесть месяцев), какое наказание или амнистия должны были последовать за убийства, совершенные вооруженными силами и полицией, вторгнутся ли США. «Насей раз мы имеем в виду это»; «теперь, мы действительно подразумеваем это»; «наше терпение закончилось»; на третий раз «мы не будем исключать группу войск»; в пятый раз… хунту все это не пугало.

Между тем группа по правам человека Организации американских государств обвинила режим Гаити в «систематической кампании убийств, насилия, похищений, задержаний и пыток, чтобы терроризировать гаитян, которые хотят возврата к демократии и президента Жана-Бертрана Аристида»; организация «Международная амнистия» сообщала о том же [49].

Время шло, и каждый день означал меньше времени для правления Аристида на Гаити. Он уже потерял почти три из пяти лет своего срока, отслужив восемь месяцев.

К лету Билл Клинтон отчаянно хотел выгнать хунту из власти, не прибегая к тернистому процессу одобрения Конгресса, без американского вторжения, без любых американских жертв, без того чтобы идти на войну от имени социалистического священника. Если сердце Вашингтона действительно было настроено на возвращение к власти священика Жана-Бертрана Аристида, то ЦРУ, возможно, было бы предписано дестабилизировать гаитянское правительство все время в течение предыдущих трех лет, используя оправдавшие доверие взяточничество, шантаж, подделку документов, дезинформацию, слухи, паранойю, оружие, наемников, убийства, экономическое удушение, свои молниеносные подразделения, воздушные налеты тут и там — в общем, нужное количество террора для нужных людей в нужное время. Управление делало так с намного более сильными и более устойчивыми правительствами — правительствами с гораздо более активной общественной поддержкой, как Иран и Гватемала, Эквадор и Бразилия, Гана и Чили.

Многое из необходимой инфраструктуры уже было заложено в Гаити, начиная с собственного детища ЦРУ Национальной разведывательной службы, а также широкой сети осведомителей и проплаченных агентов в других силовых ведомствах, вроде FRAPH, и свои надежные военные [50]. Офицеры разведки США даже провели полную инвентаризацию гаитянского вооружения [51].

Отказ Клинтона использовать этот вариант особенно любопытен, тем более что многие члены Конгресса и некоторые члены его собственной администрации на протяжении нескольких месяцев призывали его сделать это [52]. Наконец, в сентябре 1994 года, что ЦРУ «приступило к осуществлению крупной тайной операции в этом месяце, чтобы попытаться свергнуть военный режим Гаити… но пока попытка не удалась». Один чиновник заявил, что усилия «были предприняты слишком поздно, чтобы изменить ситуацию». Правительство, по слухам, провело месяцы, дебатируя, какие действия следует предпринять и будут ли они законными [53].

Хотя они могли сделать тот самый «один телефонный звонок». Как будто они этого хотели.

Предательство

«Самый насильственный режим в нашем полушарии»; «кампания насилия, пыток и увечий, людей морили голодом»; «издевательства над детьми, изнасилования женщин, убийства священников»; «убийство гаитянских сирот», подозреваемых в «тайных симпатиях к президенту Аристиду», по причине того, что он управлял приютом, будучи приходским священником»; «солдаты и полицейские насиловали жен и дочерей подозреваемых политических диссидентов — молодых девушек 13–16 лет, людей убивали и калечили как предупреждение для остальных; дети были вынуждены наблюдать, как лица их матерей кромсали мачете» [54]. Так Уильям Джефферсон Клинтон объяснял американскому народу, почему он стремится «восстановить демократическое правительство на Гаити».