Благие намерения - Владислав Гончаров

Продолжая удивляться, Алексей двинулся вдоль стены, густо покрытой надписями. Ни одного изречения — сплошь имена да клички. И только на самом видном месте большими, до белого кирпича проскобленными буквами — два главных слова: «Менты козлы». Боже!.. Чем же это выскребали? Неужели ногтями?..

Вскоре стены преподнесли еще один сюрприз, оказавшись рассадником клопов. Собственно, сам-то Колодников в таком тумане да еще и лишенный очков нипочем бы насекомых не разглядел — это уж добрые люди предупредили, чтобы не слишком-то прислонялся… Поначалу он даже решил, что старожилы камеры насчет клопов с ним просто шутят. Клопы, обитающие на цементе?.. В этакой парилке?.. Потом ощутил чесотку после первых укусов и понял: нет, не шутят…

Самое место для возникновения таракурта как вида…

«Сколько же сможет прожить человек в таких условиях?.. — ошарашенно прикидывал Колодников. — Неделю?.. Две?.. Да, наверное… А дальше легкие просто откажутся перегонять влажный зловонный воздух… Господи, и ведь это же надо было все продумать до мелочи!..» И Алексей вновь принялся в злобном упоении представлять, как невидимая, неумолимая сила будет растерзывать в арке и ее окрестностях козлов в милицейской форме — одного за другим… из ночи в ночь…

На выпуклой относительно сухой плеши в середине помещения завозился и забормотал скорчившийся старикан.

— Нет, ты… — втолковывал он кому-то, не открывая глаз. — Ты… так-то что ж?.. Ты по справедливости давай…

— Дед, — в сердцах сказал ему кто-то из переминающихся у стены. — Завязывай, да?.. В луже вон уже лежишь — а все про справедливость!..

Стоящий рядом натужно сморщился, заскрипел зубами.

— Ур-род!.. Чтобы я еще раз за ментом пошел! Он же один был! Один!.. Пнуть его в яйца — и давай Бог ноги!..

Тут камеру наполнили устрашающие удары железа о железо. Снаружи выбивали засов. Кое-кто из лежащих поднял голову. Металлическая дверь приоткрылась, явив тугую милицейскую ряшку, показавшуюся Колодникову особенно омерзительной.

— Выходи по трое!..

— Куда еще?..

— На дальняк…

— Ты по-человечески скажи… А то мы вашего жаргона не понимаем… — с каким-то даже презрением бросили в ответ, и Алексей, почуяв родственную душу, всмотрелся подслеповато, ища в полунагой увитой паром толпе того, кто сейчас говорил.

— В туалет, — терпеливо перевел мент.

— Бутылки, бутылки!.. — засуетился оживший старикан. — Воды набрать, а то потом не выпустит…

«Дальняк», вопреки названию, находился рядом — за стеной камеры. Пока узников тройками препровождали туда и обратно, в коридоре маячил плюгавенький милиционеришко в бронежилете и с коротеньким автоматом под мышкой.

— Сколько времени, командир? — спросил кто-то.

«Командир?.. — удивился Алексей. — Почему „командир“, а не „начальник“? Странно… В порядке юмора, что ли?..»

Впрочем, как его ни называй, а ответа плюгавенький все равно не дал. Возможно, заключенным по закону не полагалось знать, который час…

В туалете было прохладно, журчала вода в унитазах, и Алексей с наслаждением вздохнул наконец полной грудью. Воду брали из торчащей крючком ржавой трубы с вентилем.

— Ничего… — злобно осклабясь, утешил Колодников сокамерника в майке и мятых дорогих брюках, с удрученным видом завинчивавшего наполненную пластиковую бутылку из-под «пепси». — Ответят, суки… Как Бог свят: ответят…

* * *

Время, несомненно, шло. Когда после неистового железного грохота в парилку втолкнули очередного задержанного, тот сказал, что снаружи — примерно полпятого. Колодников был неприятно удивлен таким сообщением. Он-то полагал: давно уже утро… Кажется, слова о том, что в заключении каждый год считается за три, следовало понимать буквально.

К счастью, Алексея начал вдруг разбирать некий азарт: да неужели же он не выдержит здесь каких-то паршивых суток? Ах, лечь негде?.. Ничего, переночуешь на корточках!..

И, севши, по выражению классика, орлом, Колодников хищным мстительным оком принялся, насколько позволяло отсутствие очков, подмечать все новые и новые, ранее ускользнувшие от него подробности, скрупулезно внося каждую в счет, который он намеревался мысленно предъявить потом ненавистному племени ментов. Потом — когда их будут находить по двое, по трое утром на асфальте растоптанными в кровавую слякоть, а он, Колодников, проходя мимо, даже головы не повернет… Как мимо раздавленного насекомого — пройдет и не оглянется…

А подробностей было много. Если бы Алексей не знал слова «зачуханный», он бы придумал его в эту ночь. Мало того, ему начинала постепенно открываться жестокая мудрость лагерных законов. Изуверство, говорите?.. Нет, господа журналисты, кому-кому, но Алексею Колодникову вы больше лапши на уши не повесите!.. Изуверством было придумать и оборудовать такую вот парилку, причем с одной-единственной целью: заставить людей забыть о том, что они люди!.. А чтобы остаться человеком даже здесь, нужен свой тюремный закон. Нужен страх… Да, я отчаялся! Да, я устал, я хочу спать!.. Но если я опущусь сейчас в эту черную жидкую грязь — я «зачухан» на всю жизнь и место мое — у параши… И только так! И никак иначе!..

Изнывая от сострадания, Алексей смотрел, как вновь прибывший осторожно втыкает чудом пронесенную спичку в щель между косяком и стеной (в самой стене щелей не было). Боже мой, он пытался повесить на этот ломкий хрупкий стерженек свою рубашку. Повесил, отступил на шаг — и тут рубашка оборвалась прямо в жижу. Злобный отчаянный мат владельца прозвучал тихо и сдавленно — чтобы не потревожить спящих. Алексей закрыл глаза.

Ах, как у них все продумано!.. Конечно, если завтра днем вывалянный в грязи субъект предстанет перед судьей, у того и сомнения не возникнет в том, что перед ним — опустившийся до последней степени алкаш…

Колодникову еще хорошо. У него за спиной — Бог! Да если даже и не Бог — все равно какая-то неведомая, неодолимая сила, при одной только мысли о которой кожа собирается на затылке. И сила эта уже близко, она уже при дверях… И Колодников, что самое главное, знает об ее пришествии. А вот этим-то бедолагам каково!..

Раньше они казались Колодникову единым целым — как если бы кто-то смял пластилиновые фигурки в общий ком. Теперь же он видел каждую фигурку в отдельности. Толпа распалась на лица. Особенно понравился Алексею молоденький паренек, спавший впритирку к стене, где посуше. Из одежды на нем были высокие ботинки и веселенькой расцветки трусы до колен. На правом плече юноши красовалась пышная татуировка в виде эполета, на левом почему-то (если, конечно, Колодникова не подводило зрение) — звезда Давида, а на пузе разевал пасть какой-то клыкастый зверь из породы кошачьих.

Юноша, во-первых, очаровал Алексея своим спокойствием: поднимался, лишь когда его таскали наверх (надо полагать, на допрос). Во-вторых, явно будучи профессионалом, если судить по наколке, повадкам и лексике, он ни разу не попытался навязать свою волю старшим и вообще вел себя скромно, хотя и с достоинством. Ну и в-третьих, каждый раз, отлучившись, юноша ухитрялся раздобыть по дороге пару-тройку сигарет, одну из которых тут же пускали по кругу — по затяжке на брата.