Волчья каторга - Евгений Сухов

И нет у него ни гостиницы, ни отеля с вычурным заморским названием, ни меблированных комнат, ни постоялого двора или доходного дома с мезонином, с постояльцев которых он взимает арендную плату, чем и живет, причем весьма неплохо?

Как быть, если искомый гражданин не является дантистом, сверлящим зубы страдающим клиентам педальной бормашиной у себя на дому, в стоматологическом кресле «Hayes»?

И не числится штатным поверенным юридической конторы «Цимус, Маркус и Коноваленко»?

Очень просто: надо обратиться в органы, надзирающие за благочинием и правопорядком. То бишь в полицию. И «робята», служащие в оных органах, если и не в два счета, то весьма быстро либо найдут искомого гражданина, либо подскажут, где такового следует искать. Поскольку знают они о Москве и ее жителях много больше, нежели рядовые граждане. Что вовсе не удивительно: работа у них такая…

В полицейской управе Воловцову с его «железебетонной» бумагой, обязывающей всех, невзирая на чины, звания и должности, оказывать предъявителю оной требуемую помощь, конечно, не отказали. И по прошествии самого малого срока сообщили, что хоть на данный час и неизвестно, где пребывает не единожды судимый Иван Захарович Жилкин, однако доподлинно известно, что вчерашний вечер и ночь он провел в веселом заведении мадам Жозефины на Грачевке. Место это на Москве было известно наличием большого количества домов терпимости, как легальных, с девицами, имеющими так называемые заменительные билеты желтого цвета, зовущиеся так, поскольку заменяли вид на жительство, иначе пашпорт, так и борделей, мало отличающихся от воровских притонов и малин. Конечно, в таких заведениях все время толклись уркачи, имеющие кое-какие деньги после удачно проведенного дела, загулявшие купчики и любители острых ощущений из числа прожигающей жизнь московской молоди. Заведение мадам Жозефины, в миру — Прасковьи Степановны Волошиной, было не самым «чистым», но и не самым последним в перечне публичных домов Грачевки, да и всей Москвы.

Что испытывал Иван Федорович Воловцов, позвонивший в двери небольшого двухэтажного особнячка и проведенный в гостиную служанкой в короткой юбке, напоминающей балетную пачку, — робость, запретное желание, — известно одному Всеведущему. В гостиной пахло папиросным дымом; несколько мужчин с пылающими ушами и щеками сидели смирно на стульях, стоявших возле стен, явно дожидаясь своей очереди, словно ожидая врачебного приема в какой-нибудь поликлинике или земской больнице.

Двое парней, одетых с шиком, явно из «фартовых», пили водку из стеклянного графина, закусывая ее квашеной капустой и солеными огурцами. Еще один молодой человек романтического вида сидел на канапе и тихо беседовал с рыжей девицей, непринужденно поглаживая ладонью ее шелковое колено и все время заглядывая в глубокое декольте.

— Вы совершенно правильно сделали, что зашли к нам, — услышал сбоку от себя ласковый и приятно-бархатистый женский голос Воловцов. — Не тушуйтесь, сударь. Ведь вы у нас впервые? Я угадала?

— Да, — не нашелся ничего более ответить Иван Федорович, обернувшись на голос.

— Проходите, присаживайтесь. — Обладательница приятного бархатистого голоса указала рукой на одно из двух кресел, стоявших по разные стороны небольшого столика, инкрустированного перламутром. На вид женщине было лет сорок, и по глазам было видно (по крайней мере, такому опытному человеку, как Воловцов), что за ее плечами — непростая жизнь, до того ей осточертевшая, что нынешнее ее состояние содержательницы публичного дома было если не раем, то пределом всех ее мечтаний. Очевидно, за бурно проведенную жизнь Прасковье Степановне Волошиной все же удалось прикопить деньжат и открыть свое заведение, приносящее доход и позволяющее уже самой выбирать, как и с кем ей жить…

— Вы правильно сделали, что зашли к нам, — повторила свою приветственную фразу мадам Жозефина и, посмотрев недолгим взглядом на Ивана Федоровича, добавила: — Холостой мужчина не должен быть обделен женским вниманием и лаской. Иначе у него могут возникнуть проблемы с мужским здоровьем, вы меня понимаете? — заглянула она в глаза судебного следователя. — Да, и разрядка вам, мужчинам, после службы просто необходима время от времени. Вы ведь только кажетесь сильными и несгибаемыми. А на самом-то деле вам, мужчинам, больше, нежели нам, женщинам, нужно телесное и душевное отдохновение. Иначе у вас кончается завод, как у механических игрушек, и вы становитесь попросту беспомощными…

— Со всем, что вы сказали, трудно спорить, — вынужден был признать справедливость слов держательницы публичного дома Воловцов. — А откуда вы узнали, что я холост?

— Знаете, — усмехнулась мадам Жозефина, но, как показалось Ивану Федоровичу, совсем не весело, — я содержу свое заведение уже семь лет. И по накопленному опыту вполне свободно могу определить, кто таков мужчина, зашедший ко мне «на огонек»: холост или женат, имеет связи с женщинами или боится их и не знает, как себя с ними вести. Я могу определить, есть ли у него друзья и привязанности, или его единственным другом является домашний кот Васька или цветастый попугай в клетке, с которым он разговаривает долгими и томительными для него вечерами.

— А кто таков я, по-вашему? — заинтересованно спросил Иван Федорович, явно не рассчитывающий встретить в таком заведении столь умную и мудрую женщину.

Прасковья-Жозефина на пару мгновений замолкла, разглядывая Воловцова, а потом сказала:

— Вы — явный холостяк, хотя следите за собой достаточно хорошо. Очевидно, к этому обязывает ваша служба в каком-нибудь департаменте, где вы занимаете не самую низкую должность. Но женской руки, например, в приготовлении вашего костюма для службы или на выход определенно не чувствуется. Стало быть, ни жены, ни служанки у вас не имеется… — Содержательница публичного дома продолжала разглядывать заинтересовавшего ее гостя. — Более того, женщины у вас не было достаточно давно, и вы с некоторой опаской относитесь к тому, чтобы заводить подобные знакомства, поскольку имеете привычку сильно привязываться к человеку, отчего потом чрезвычайно страдаете, и вам трудно и больно с ним расставаться. И еще: вас, очевидно, обманула любимая вами женщина, и вы просто, как огня, боитесь нового чувства. А, возможно, и не желаете его прихода, поскольку боль ваша совсем еще не утихла, а лишь притупилась. К боли ведь тоже привыкают, — немного печально добавила она. — Так что вы совершенно правильно сделали, что зашли к нам. У нас все по-честному: никто не обманет, не станет унижать вас и насмехаться над вашими чувствами и желаниями, какими бы они ни были, уж в этом будьте благонадежны. Более того, вас внимательно и даже вполне искренне и заинтересованно выслушают и приласкают вполне искренне… Знаете, сюда много ходит мужчин просто, чтобы отдохнуть. Только душой, понимаете? Поболтать с хорошенькой девушкой, ничуть не боясь козней с ее стороны и какого-либо подвоха. Некоторые и вовсе приходят поплакаться в жилетку. Очевидно, иных «жилеток» у них не имеется, хотя большинство из таких людей — именно женатые, семейные люди…

— Удивительное дело! — едва не воскликнул Иван Федорович. — Вам бы врачом работать по психологической части, платные консультации людям давать относительно жизненных перипетий и сложных ситуаций и обстоятельств. Или же идти в сыск. С вашим знанием людей и их типов вам цены не будет…