Полет гарпии - Робин Хобб

Та кивнула; зрелище ее почему-то растрогало. Вандиен, казалось, понял охватившее ее чувство.

– Воплощение преданности, – сказал он. – Сколько вижу их, они мне всегда кажутся олицетворением самоотверженной любви. Между прочим, это было единственное место, где их как следует видно с дороги. Выше можно будет посмотреть еще, но там они теряют сходство с людьми и превращаются в обычные скалы. Но отсюда, согласись, вид такой, что любой менестрель разрыдается. Когда я сам впервые их увидел, я пожалел, что не художник и не могу их как-нибудь запечатлеть. А потом понял: да ведь они уже запечатлены, причем навеки и так, как ни одному скульптору не приснится!

Он откинулся назад, к дверце кабинки; в его темно-карих глазах светилась глубокая, искренняя радость. Ки ничего не добавила к сказанному им, но ей поневоле передалось его восхищение Сестрами, и Вандиену, похоже, было приятно, что она разделяла его чувства.

К середине утра они добрались до границы снегов. Сперва это был тонкий влажный покров, который широкие копыта тяжеловозов превращали в мокрую грязь. Потом колеса фургона начали застревать и проскальзывать. Коням пришлось подналечь; вскоре широкие, серые в яблоках спины потемнели от пота и закурились паром. Движение замедлилось – проторенного пути не было, фургон двигался по целине, сквозь ничем не нарушенное снежное одеяло. Ни колеи, ни обнадеживающих следов впереди. Около полудня Ки ненадолго остановила упряжку, и Вандиен, уверенный, что она собралась повернуть назад, покосился на нее с видом человека, наперед знавшего об этом. Ки сделала вид, будто ничего не заметила. Спустившись вниз, она прошла вперед по икры в снегу и принялась обтирать отдувавшихся коней куском овчины. Безропотный Сигмунд благодарно тыкался носом ей в руки. Сигурд обреченно заводил глаза.

Ки забралась обратно на свое место, и Вандиен спросил ровным голосом:

– Ну что? Пора поворачивать?

– Нет, – сказала она. – Заберемся повыше, и снег сделается суше, так что колеса перестанут скользить и коням станет полегче… Хотя, – добавила она с неожиданной откровенностью, – я вообще-то полагала, что дело у нас пойдет побыстрей. А тут дорога по одному месту петляет!

– Сухой снег, верно, липнуть не будет, но зато он и глубже, – мрачно отозвался Вандиен. – Ты себе не представляешь, каков он наверху, за границей лесов. Там нет ни кустов, ни травы: голый камень да лишайники, так что снег метет где хочет. А впрочем, поехали. Рано или поздно все равно придется бросить фургон, так хоть сколько-то проедем по-человечески…

Ки наградила его за это испепеляющим взглядом. Потом отомкнула и сдвинула в сторону дверь кабинки. Вернулась она с несколькими палочками копченого мяса в руках. Сунув их Вандиену, она подняла вожжи и, слегка тряхнув ими, послала коней вперед. Плотное жесткое мясо надежно заткнуло рты им обоим, избавив Ки от дальнейших разглагольствований Вандиена.

Колея позади них делалась все длиннее; извилистая дорога упрямо карабкалась в гору. Рослые деревья, между которыми они ехали утром, сменялись более убогими. Воздух делался все холоднее. Ки чувствовала, как натягивается, становится как будто чужой кожа на скулах. Она отпустила вожжи и только мотнула головой, когда Вандиен хотел взять их у нее. Наведавшись в кабинку, она появилась в толстом шерстяном плаще и меховых рукавицах. Усевшись и натянув на голову капюшон, Ки вытащила из-под полы толстую шаль из некрашеной серой овечьей шерсти. Вандиен с явным облегчением закутался в нее, но ничего не сказал. Его собственная одежда была истерта до дыр. Он не жаловался, но Ки видела, как его трясло от холода. Какой-то бесенок в душе подначивал Ки заставить Вандиена сознаться, как он замерз. Держался он, ничего не скажешь, мужественно, и это внушало Ки невольное восхищение. Он ни о чем не просил и не унизился до смиренной благодарности. С точки зрения Ки, такому человеку легче было что-то давать. У него были собачьи глаза, но хвостом он, по крайней мере, перед ней не вилял.

О лесе напоминали теперь только жалкие, скрюченные в три погибели елки. Кое-где из снега торчали макушки чахлых кустов; оставалось предполагать, что там, где их совсем не было, проходила дорога. Белая гора бесстрастно взирала с высоты своего роста на расписной фургон и могучих серых коней, с усилием бредущих через сугробы. Ки вертела головой, пытаясь еще разок высмотреть Сестер, но напрасно. Извилистая дорога вновь скрыла их, нырнув за выступ. У Ки слезились глаза от сияющей белизны снегов. Она опустила голову, желая дать отдых глазам, и слезы сейчас же замерзли прямо на ресницах. Ки утерла глаза рукой в рукавице и тряхнула вожжами.

Однажды в чистой синеве над ними показалась черная точка, скоро превратившаяся в пикирующего ястреба. Ки ткнула в ту сторону меховой рукавицей:

– Я и не знала, что они залетают охотиться так высоко в горы!

– По-моему, он изгнан своим племенем, – пожал плечами Вандиен. – Его уже видели в этих местах… купцы и путешественники, которые здесь проезжали. Говорят, он охотится на перевале и даже выше. Только луне ведомо, что он тут ест. Удается ли ему когда-нибудь согреться, бедняге?..

Кони терпеливо пробивались вперед. Колеса фургона все глубже тонули в снегу, но продолжали вращаться. А вокруг было удивительно тихо; тишину нарушали только редкие вздохи ветра, поскрипывание фургона да фырканье трудившихся тяжеловозов. И никаких признаков жизни. Ки стало жалко одинокого ястреба. Она пошевелила пальцами замерзших ног, обутых в башмаки возчика. У Ки пересохли губы, но она знала, что облизывать их нельзя: сейчас же растрескаются и будут кровоточить…

Вандиен указал ей куда-то вперед:

– Придется же нам попыхтеть, перетаскивая через это твой ценнейший фургон…

«Это» оказалось серебристой полоской, пролегшей поперек их дороги. Сияющая лента, расчертившая голубоватую снежную белизну. Она выбегала из расселины в скалах, пересекала дорогу и, изгибаясь, скрывалась за увалом. Ки встала на своем сиденье и напрягла зрение. Ни дать ни взять серебряная тропа! Ки вновь села и озадаченно нахмурила лоб.

– След снежной змеи, – ответил Вандиен на ее невысказанный вопрос. – Неужели ты их никогда раньше не видела?

– Нет, никогда, – призналась Ки неохотно. – Но слышала предостаточно. По вечерам у костров ромни, когда на ночь глядя рассказывают всякие небылицы. Я думала, эти снежные змеи если не выдумка, то уж наверняка величайшая редкость. А что, ее след – такое уж препятствие?

– Представь себе стену льда поперек дороги. Где-нибудь в других местах снежные змеи, может, и редкость, но на перевале Двух Сестер они так и кишат. Та, что тут наследила, похоже, еще из маленьких. Крупные редко спускаются так низко. Иногда они ползут поверху, иногда прямо сквозь снег, как черви в земле. Тело у них длинное, и снег от трения тает, а потом превращается в лед. Если змея ползла поверху, получается ледяной желоб, а если низом, то горб. Большая змея оставляет след шириной во всю длину твоего фургона. Но эта, по-моему, маленькая. Впрочем, подъедем поближе, там и рассмотрим…

Оба замолчали. Тишину нарушало только поскрипывание фургона. Вот Сигурд громко фыркнул, и тотчас откликнулся Сигмунд: тяжеловозы учуяли змеиный след. След был старый, но кони забеспокоились. Они выгибали могучие шеи и так мотали головами, что взлетали длинные гривы. Ки шлепнула вожжами по широким серым спинам.