Тайны Шерлока Холмса - Джун Томсон

– Я говорю о себе и своих родителях. Я пришла к вам по просьбе матери. Мы с ней очень переживаем за моего отца, профессора Генри Аддлтона.

– Не профессора ли Аддлтона из оксфордского колледжа Крайстчёрч вы имеете в виду?

– Совершенно верно. Вы с ним знакомы?

– Я прочел его монографию «Древнебританские памятники и погребения» сразу же после публикации в тысяча восемьсот восемьдесят втором году. Пожалуй, это самое серьезное и исчерпывающее исследование данной темы из всех, что попадали мне в руки. Насколько я понял из сказанного, вы отправились ко мне без ведома вашего отца?

– Да, мистер Холмс. Более того, я нисколько не сомневаюсь, что он пришел бы в ярость, если бы узнал, что я обсуждаю с вами его дела. Должна сказать, что мы приехали в Лондон из Оксфорда только сегодня утром и остановились в гостинице «Бентли»[27]. Родители собрались посетить Британский музей. Я же, сославшись на сильную мигрень, осталась в гостинице, чтобы, пользуясь их отсутствием, встретиться с вами. Завтра утром мы с матерью уезжаем к родственникам в Кент, а отец отправится на неделю в Корнуолл. Собственно, мой визит к вам связан с его предстоящей поездкой.

– Полагаю, – протянул Холмс, откинувшись на спинку кресла и смерив нашу гостью внимательным взглядом, – будет лучше, если вы всё расскажете подробно, по порядку и с самого начала.

– К сожалению, боюсь, мы с матерью не знаем всего, – промолвила мисс Аддлтон, – но я с радостью поведаю вам то, что нам известно.

Около десяти дней назад отец получил письмо от некоего мистера Монтегю Уэбба из Тинтагеля, что в графстве Корнуолл. В письме, которое отец прочитал вслух нам с матерью, мистер Уэбб представился археологом-любителем, изучающим доисторические памятники в Бодмин-Муре, и сообщил, что хочет написать о них монографию для местного исторического общества.

В ходе своих изысканий он обнаружил неподалеку от заброшенной шахты Уил-Агнес доселе неизвестный науке древнебританский курган. По всей вероятности, проливные дожди, шедшие несколько дней кряду, частично размыли могильный холм, обнажив погребение с цистой[28]. Мистер Уэбб, ни слова никому не сказав о своем открытии, вернулся к кургану на следующий день и, удалив остатки земли, полностью раскопал погребальную камеру. Сняв каменные плиты, он обнаружил внутри ее следы человеческих останков, гончарные изделия и другие предметы, которые похоронили вместе с усопшим.

Письмо мистера Уэбба очень взволновало отца. Как вам известно, мистер Холмс, мой отец специализируется на древнебританской истории, а обнаружение неизвестного науке и нетронутого кургана – событие очень редкое[29].

Отец немедленно вступил в переписку с мистером Уэббом, наказав никому не рассказывать о находке, которую велел замаскировать на время, до его приезда. Он также попросил мистера Монтегю Уэбба предпринять все необходимое для его скорейшего прибытия в Корнуолл. Отцу не терпелось самому приступить к раскопкам.

Через несколько дней отец получил от археолога-любителя еще одно письмо, в котором мистер Уэбб извещал, что в точности исполнил отцовские распоряжения и рекомендовал приобрести билет на поезд, отбывающий в Бодмин с Паддингтонского вокзала в пятницу, то есть завтра. Он обещал встретить отца на станции и отвезти в гостиницу «Синий вепрь», где снял для них комнаты на неделю. В этом случае в распоряжении у отца и мистера Монтегю оказалось бы целых семь дней – вполне достаточный срок, чтобы без всякой спешки раскопать курган и внимательно изучить содержимое погребальной камеры.

К письму прилагалась маленькая бандероль, в которой мистер Уэбб отправил отцу найденные в цисте образцы керамики, в общей сложности три черепка. Осмотрев их, отец повел себя самым странным образом.

– Осмелюсь предположить, он рассердился из-за того, что археолог-любитель все-таки покопался в погребальной камере.

– Вы совершенно правы, мистер Холмс. Отец буквально пришел в ярость. Он свято верит в то, что при любых археологических изысканиях необходимо строго следовать принятой научной методе, не разрешающей извлекать находки из раскопа, пока не зафиксировано их местоположение. Он обрушился на мистера Уэбба, ругая его за дилетантство, хотя я понимаю, что тот отправил черепки из наилучших побуждений. Он желал предоставить отцу возможность тщательно их изучить еще до поездки в Корнуолл. Однако не сам факт отправки черепков странным образом сказался на отце, а нечто другое.

– И что же, скажите на милость?

– Мне кажется, вид черепков. После того как отец осмотрел их, его поведение кардинальным образом переменилось.

– Как именно?

– Он сделался мрачен и замкнут, отменил все лекции и семинары, затворился у себя в кабинете и проводил там б́ольшую часть времени, выходя лишь за тем, чтобы перекусить. Мы с мамой слышали, как он ходит и ходит по кабинету до самой глубокой ночи. На него это так не похоже, хотя я и помню, что в прошлом он порой вел себя схожим образом.

– Когда – не припоминаете?

– Первый раз это случилось двенадцать лет назад, когда мне было всего девять.

– Вы сказали «первый раз». Значит, были и другие случаи?

– Совершенно верно, мистер Холмс. Взрослея, я стала замечать, что подобные перемены случаются с отцом каждую весну.

– А точнее?

– Всякий раз ближе к началу марта. С каждым днем он все более замыкался в молчании – за весь день едва словом перемолвится со мной или с мамой. Примерно через десять дней его тревога достигала пика. Это всегда случалось утром, когда обычно приносят первую утреннюю почту. Вместо того чтобы отправить за ней служанку, он встречал почтальона лично, словно ждал письма. Затем запирался у себя в кабинете, и все повторялось. Он отказывался отлучаться из дому и допоздна шагал из угла в угол по кабинету. Приблизительно через две недели его поведение постепенно приходило в норму.

– И долго это продолжалось?

– Пять лет подряд, а потом все неожиданно прекратилось. Я даже помню точную дату, потому что это было двадцать первого февраля – в день рождения отца. После завтрака он, по давно заведенному обычаю, удалялся в кабинет с «Таймс», после чего шел в колледж. Он уже начал выказывать те признаки беспокойства, которые мы замечали за ним каждую весну. Однако в то утро он вышел из кабинета буквально преобразившимся. Моего отца сложно назвать человеком веселым, да и чувства свои он показывать не любит. И несмотря на это, я хорошо запомнила, что отец буквально сиял от радости. Он широко улыбался, словно у него гора свалилась с плеч, словно он избавился от какой-то жуткой, несказанно тяготившей его ноши. После этого он никогда больше не вел себя странным образом, как вдруг, несколько дней назад, после получения черепков от Монтегю Уэбба, все началось опять.