СССР в осаде - Анатолий Уткин

Бирнс пока не был настроен рвать все нити: «Для всего мира существенно чтобы наши нации продолжали сотрудничать». Он «одобрил» ситуацию в Финляндии и Венгрии, где действуют демократические законы. США готовы признать Венгрию, это была своего рода мера «поощрения» России.

Но заключать мирные договоры с Румынией и Болгарией США пока не намерены. Бирнс сказал, что его идеал — создать правительства и демократические и одновременно дружественные в отношении СССР — «две характеристики, которые не являются взаимоисключающими».

Молотов напомнил, что Советский Союз не препятствует в создании договора с Италией. Не пойдут ли США тем же путем на Балканах, в Финляндии и Венгрии? Молотов определенно сказал, что Москва не потерпит существование враждебного себе правительства в пределах зоны своего влияния. Если СССР не протестовал западному типу решения в Италии, то почему Запад должен вторгаться в советскую зону влияния? А что, если и СССР оговорит признание Италии особыми реформами и социальными условиями?

Напрасно. Признавать сферу влияния СССР США не намеревались. Это было декларировано весьма жестко. В качестве альтернативы Бирнс предложил Молотову идею гарантируемой четырьмя державами демилитаризации Германии сроком на двадцать пять лет. Молотов назвал эту идею «очень интересной» и обещал передать ее в Москву.

Молотова на данном историческом отрезке волновало не это. Он был в высшей степени раздражен преамбулой договоров с прежними немецкими союзниками, в которой он увидел «вызов Советскому Союзу». Бирнс твердо стоял за преамбулу. Большие споры 20–21 сентября 1945 г. вызвали договоры с балканскими странами. Постоянный обмен колкостями. Ждали проявления позиции Франции, впервые присутствующей на заседании министров иностранных дел. Во французском правительстве тогда присутствовали коммунисты, и определить линию Парижа было непросто. Но прошло немного времени, и стало очевидно, что министр иностранных дел Бидо стоит в одном ряду с американцами и англичанами (от которых Париж ждал экономической помощи и политической поддержки). Китайские делегаты отличались молчаливостью и вежливостью, но и они весьма скоро показали, на чьей они стороне.

Видны метания советской стороны. 22 сентября Молотов заявил, что неучаствовавших в потсдамских соглашениях французов и китайцев не следует приглашать к обсуждению восточноевропейских дел. На следующий день Бевин в частном порядке встретился с Молотовым. Ничего хорошего не следовало ожидать от встречи, которую Бевин начал словами, что «советско-британские отношения дрейфуют в том же направлении, что и прежние наши отношения с Гитлером».

Не лучший день британской дипломатии. (После Бевин будет говорить, что он имел в виду, что «отсутствие откровенности ведет к возникновению ситуаций, которые невозможно будет исправить».)

Но сравнивать советскую сторону с нацистской сразу после такой войны не следовало. Молотов ответил Бевину незамедлительно: «Гитлер смотрел на СССР как на страну, стоящую ниже. Как на страну, являющую собой лишь географическое понятие. Русские смотрели на дело иначе. Они считали себя не хуже других. Русские не желают, чтобы на них смотрели как на низшую расу». Бевин ответил, что ни британское правительство, ни лейбористская партия не смотрят на русских как на низшую расу. Но у Англии сложилось впечатление, что с ними обращаются как с низшими и русские и американцы.

Молотов энергично отстаивал возросшую роль СССР в Средиземном море. «Британия не может бесконечно владеть монополией на Средиземное море». Молотов жаловался на беззубую работу Комиссии по германским репарациям.

Бирнсу Бевин сказал, что противодействие СССР участию французов и китайцев в обсуждении восточноевропейских дел «легально справедливо, но морально несправедливо». Государственный секретарь США сообщает по телетайпу в Белый дом: Молотов просто «сошел с ума из-за того, что Соединенные Штаты и Британия не признают Румынии». Один из членов советской делегации сказал Болену: «Я не понимаю государственного секретаря. Нам говорили, что он — практичный человек. Но он ведет себя как профессор. Когда же он собирается начать переговоры?» Настоящие переговоры так и не начались. А ожесточение накалялось. В частном разговоре Бирнс сказал про Молотова, что тот старается «исхитриться сделать то, что Гитлер делал в отношении малых стран при помощи силы». Во время сессии Бевин — новое бестормозное орудие Запада — сказал, что поведение Молотова — «самое близкое к теориям Гитлера». Молотов встал и направился к выходу, и только извинения Бевина остановили этот его.

* * *

В американской делегации вместо достаточно лояльного Бирнса вперед стали выходить ненавидящие компромисс сторонники «чистых принципов», такие как старший республиканец в делегации Джон Фостер Даллес (родственник нескольких государственных секретарей США) и сам «заново рожденный христианин». Мягкий и спокойный в манерах, он был жесток и резок в действиях, принципах и предложениях. Самый оплачиваемый адвокат в стране, он требовал жесткости и осуждал компромиссы. Все видели его большое политическое будущее; он был главным внешнеполитическим советником кандидата от республиканцев на президентский пост Дьюи. Журнал «Ридерс дайджест» оценил как «фантастическое» утверждение потенциального госсекретаря республиканцев о том, что обе стороны — американцы и русские — имеют основания не доверять друг другу. Даллес спокойно ответил: «Тот факт, что миллионы американцев разделяют ваши взгляды относительно недоверия к русским, должен вызывать недоверие русских».

Даллес считал, что «русское доверие должно проявить себя в желании подчинить советские интересы универсальным приказам, предписываемым Америкой». Как главный советник американской делегации и «юрист» сенатора Ванденберга на конференции ООН в Сан-Франциско, Даллес категорически выступал против концепции консорциума великих держав, поскольку такой консорциум будет «арбитром мира». А Даллес хотел видеть единовластного арбитра мира.

В Сан-Франциско Даллес решил, что русские хотят создания такой международной организации, которая дала бы им действовать за пределами своей зоны влияния. Теперь, в Лондоне, Даллес видел в русских только худшее. А более всего он опасался понятия «умиротворение». Он хотел, чтобы в учебниках истории этого понятия рядом с его именем не стояло никогда. И, видя Бирнса, желающего после (сознательного) ожесточения повернуть к компромиссу, Даллес воспротивился. Даллес заявил, что компромисс будет первым — и роковым шагом к умиротворению. Если Бирнс пойдет своим путем, Даллес начнет атаку против него в американском обществе. Помня судьбу президента Вудро Вильсона, госсекретарь не мог не чувствовать беспокойства. Между внутриамериканским и всемирным компромиссом возникло противоречие, серьезно обеспокоившее Бирнса.

Последняя попытка компромисса была предпринята во время беседы с Молотовым, обеспокоенным прежде всего признанием Румынии и Болгарии. Молотов пообещал, что в случае признания этих двух стран в них будут немедленно проведены выборы. Он просил изменений в составе правительства этих стран, которые убедили бы весь мир в репрезентативности этих правительств. Молотов сказал, что это невозможно. Но Советский Союз справедливо опасался создания такой международной системы, которая могла всей мощью направиться на советские интересы.