Политика благочестия. Исламское возрождение и феминистский субъект - Саба Махмуд

можно сделать моральные установки, доктринальные принципы, богослужение релевантными для организации повседневной жизни. Ее внимание к священным текстам направлено на создание свода практических правил поведения, чтобы помочь другим решить обыденные каждодневные вопросы.

Как и другие dā‘iyāt, хадджа Фаиза признает, что многие стороны современной жизни управляются не установлениями священных текстов (Корана и Сунны)[144], а законами, в основе которых лежат убеждения, независимые, а то и противоречащие требованиям благочестивой жизни. Различение, которое предлагает хадджа Фаиза, между делами веры (‘ibādāt) и социальными взаимодействиями (mu‘āmalāt)[145] характерно для исламской правовой традиции по меньшей мере с X века. В современный период, хотя процедуры шариата (моральные дискурсы и легальные процедуры, иногда называемые «мусульманским правом») неравномерно применяются в Египте, большинство действий в категории mu‘āmalāt регулируются гражданскими законами, благодаря чему различение богослужения и социальных взаимодействий получает новую валентность и институциональную силу. Как и в случае с большинством не-западных стран, Египет усвоил европейский (французский) правовой код в середине XIX века, тем самым ограничив применение исламского права сферами семейного права и совершаемых из благочестия пожертвований[146]. Для большинства dā‘iyāt восстановление шариата в правах воспринимается как периферийная задача для реализации целей движения, и ей посвящается мало уроков. Хотя женщины, подобно хаддже Фаизе, не выступают за упразднение или трансформацию гражданских законов, подобно некоторым другим исламистам[147], это не значит, что движение при мечетях одобряет приватизированное понимание религии, предполагающее разделение сфер мирского и религиозного[148]. Форма благочестия, которую защищают женщины, в том числе хадджа Фаиза, придает религиозным обязательствам и ритуалам (‘ibādāt) ведущую роль во всех мирских вопросах, наделяя новым смыслом старую исламскую поговорку «вся жизнь — служение Аллаху» (al-ḥayāh kullaha ‘ibāda).

Секуляризм часто понимается двояко: как отстранение религии от государственных дел и как растущая дифференциация общества, приводящая к росту нескольких независимых сфер (экономической, образовательной, правовой, семейной и др.), одной из которых является религия[149]. Поскольку участницы движения при мечетях не настаивают на распространении шариата, они не стремятся бросить вызов секуляризму в первом понимании, как это делают более воинственные и ориентированные на власть активисты от исламизма[150]. Решение все большей секуляризованности Египта, предлагаемое движением при мечетях, не предполагает противостояния политическому порядку, хотя социальные трансформации, к которым оно стремится, невозможны без изменения социополитических институтов и этоса. Активисты движения благочестия стремятся наполнить каждую сферу современной жизни регулирующим смыслом, основывающимся на корпусе исламской теологии, а не на современной секулярной этике. В этом понимании цель движения состоит в создании общей системы норм или стандартов для оценки собственного поведения, будь то в контексте рабочего места, образования, домашней жизни или другой социальной активности. Поэтому участницы движения скорее бросают вызов второй стороне секуляризма — то есть процессу, в результате которого религии приписывается собственная дифференцированная сфера, а ее влияние ограничивается теми аспектами жизни, которые объявляются либо «частными», либо «этическими».

Например, в последние несколько десятилетий сторонники этого исламистского движения основали ряд «исламских школ», выступая против светского характера современного египетского образования[151]. Их усилия были направлены не столько на создание новой программы (которая по-прежнему контролируется египетским правительством), сколько на демонстрацию практик, взращивающих осведомленность об исламе (al-wa‘i al-islāmi) в уже существующих институтах[152]. Это подразумевает более тщательное изучение тем, связанных с религией, которые уже есть в программе, а также выделение пространства и времени для молитвы и привлечение соблюдающих религиозные нормы учителей. Поскольку эта стратегия помещает исламскую этику в центр процесса приобретения знаний и навыков, она насыщает образовательные институты смыслами, которые потенциально ведут к их трансформации[153].

Фольклоризация богослужения

Важной особенностью критики секуляризации египетского общества со стороны движения при мечетях оказывается фокус на трансформации понимания и совершения богослужения (‘ibādāt) в модерный период. Участницы утверждают, что ритуальные действия в массовом представлении все более приобретают статус традиций или привычек, своего рода «мусульманского фольклора», воспринимаемого как форма развлечения или средство демонстрации религиозно-культурной идентичности. Такое положение вещей, с их точки зрения, ведет к упадку альтернативного понимания богослужения, в соответствии с которым ритуалы служат средством обучения и реализации благочестия в полноте человеческой жизни. Одной из целей этого движения является восстановление такого понимания через обучение женщин навыкам, необходимым для данной практики.

Вот как Фатма, активная участница движения, выражает эту широко распространенную позицию. Ей почти тридцать, и вместе со своим отцом она является одним из трех кормильцев в семье из десяти человек. Несмотря на длинные рабочие смены, Фатма находит время регулярно посещать уроки в мечети. Она убеждена, что вовлеченность в движение научило ее тому, что на самом деле означает благочестие. В интервью она высказала свои опасения по поводу фольклоризации ислама:

Государство и общество стремятся свести ислам к фольклору, как будто это просто собрание церемоний и обычаев, как лампы на дверях или печенье на Рамадан, или есть мясо в al-‘īd al-kabīr [застолье после завершения Рамадана][154]. Просто церемонии, [mujarrad al-manāsik], не связанные с остальной жизнью.

Видя мое недоумение, Фатма спрашивает: «Ты проводила Рамадан в Каире?» Я кивнула. Фатма продолжила:

Значит, ты знаешь, что происходит в Рамадан в Каире[155]. Ты, наверное, знаешь поговорку на разговорном арабском, что на треть Рамадан состоит из печенья, на треть из расходов [на еду и одежду] и на треть из родственников [приезжающих в гости][156]. Где в этой поговорке [qual] служение Богу? Специальные программы каждый вечер идут по государственному телевидению, где показывают все запретное в исламе, харам. Все общество словно только тем и занимается, что весь день готовит еду и празднует вечером, — а это противоречит реальному смыслу и духу Рамадана. Если бы не уроки [durūs] в мечетях, на которые я начала ходить два года назад, я бы так и думала, как другие, что Рамадан — это про отказ от еды днем и обжорство вечером и походы на рынок или в аль-Хусейн [район вокруг гробницы Хусейна, где по вечерам в Рамадан собираются многие египтяне].

На мой вопрос, как она понимает «настоящий смысл и дух Рамадана», Фатма объяснила, что он предполагает различные стратегии поведения, которые мусульмане должны усваивать, когда постятся. Это поведение раскрывает смысл поста более полно, оно, например, включает воздержание от гнева и лжи, избегание предметов, разжигающих аппетит (как сексуальный, так и гастрономический), подразумевает особое усердие в молитве. Не идет речи о том, что в Рамадан нельзя печь печенье или украшать дом, по ее словам, празднование Рамадана относится к «благим делам» (al-a‘māl al-ṣāliḥa), поскольку оно является следованием примеру