"Империя!", или Крутые подступы к Гарбадейлу - Иэн Бэнкс

— Подземный, двадцать два с половиной метра в длину. Три в ширину. Выложенный зеленым и лиловым кафелем. Четыре трамплина и горка. — Она покачала головой, и зрачки ее расширились, когда она отвела от него взгляд, пожевывая свою соломинку. — Ну откуда я знаю? Бассейн как бассейн.

Он уставился на видневшуюся оттуда часть дома: угол шиферной крыши и наклонное мансардное окно. Если сделают этот чертов бассейн, то не иначе как на первом уступе, на месте цветника с юго-западной стороны. Сволочи! Там такие красивые цветы и кустарники. Вот сволочи!

— Эх, — вздохнул он.

Грабли с яростью впились в мох, выворачивая почву. Отряхнув их и подправив угол, он снова взялся за тот же участок, но на этот раз с осторожностью. Постучав граблями о дно тачки, сбросил туда мох, потом выдернул застрявшие между зубьев остатки и отправил их следом.

— Как твое колено? — спросил он у нее.

— Ничего. — Она увлеченно расплющивала кончик соломинки, крепко зажав его между указательным и большим пальцами.

— Ты сейчас свободна? — спросил он. Она подняла голову. Он пожал плечами. — Не хочешь чуток поработать?

Она приподняла темные брови:

— А что надо делать?

— Да передвинуть кой-чего. Мне напарник нужен.

Ее губы слегка изогнулись, как будто она хотела улыбнуться, но сдерживалась.

— Я не мужчина, — тихо произнесла она, обращаясь к стебельку.

На мгновение он прикусил язык.

— Представь, я заметил. — У него вдруг пересохло в горле.

— Спасибо, братик, — лукаво сказала она, не без изящества поднимаясь с камня, отбросила соломинку и уперла руки в бока; выглядит она просто обалденно, пронеслось у него в голове. — Говори: что двигать?

Он заулыбался, приходя в себя:

— Не волнуйся. Не гири таскать.

— Я и не волнуюсь. Давай веди.

Он взялся за тачку, передав ей грабли. Она последовала за ним.

— Откуда они здесь?

— Сам не знаю, — ответил он.

Они стояли на большой лужайке в северо-восточной части парка, неподалеку от «Диких зарослей» и «Болотного садика», среди азалий и американского черного орешника. Лужайку прорезал длинный прямой ров, который начинался от рощицы на обращенном к югу невысоком склоне и исчезал в кустах азалий с северной стороны. Примерно на три четверти ров был завален толстыми жердями с плашками мха и травы.

— То ли сваи, то ли воротные стойки, типа того.

— Что за сваи?

— Ну, как бы это сказать… вроде столбов, которые вгоняют поглубже в грунт, чтоб удерживать изгиб ограды.

— Интересно. И что они тут делают?

— Понятия не имею. Похоже, кому-то взбрело в голову завалить водосток, но использовать для этого древесину просто глупо, ведь…

— Что-что? Какой еще водосток?

— Вот этот самый, — сказал он, обозначив жестом всю длину рва. Он сел на корточки и потянул за пучок травы, приподнимая дерн и обнажая неглубокий каменистый желоб. — Русло. Специально прорыто, для красоты.

— Так бы и сказал: русло.

— Не, на самом деле это водосток.

— Ладно, — сказала она, — в чем наша задача? Ты можешь объяснить по-человечески?

— Вытащить сваи, а потом… — Его взгляд устремился к восточному краю лужайки. Когда он обдумывал первоначальный план, расстояние казалось куда меньше. — …Откатить вон туда. В том направлении.

Нагнувшись, она посмотрела вниз.

— Для дров — сыроваты.

— Мы же не собираемся их жечь. Смысл в том, чтобы расчистить водовод и, если получится, привести в рабочее состояние. — Похоже, это ее не убедило. — Красотища будет! — добавил он.

Она кивнула, будто делая одолжение. Он широко развел руками и ободряюще улыбнулся:

— В общем, если ты мне поможешь хотя бы вытащить их на берег, это уже будет здорово. Но сваи здоровенные. Если тебе это в лом… то есть… ну… слишком, ну, ты меня понимаешь… в общем, ну, короче. Ничего страшного, если… ну, ничего не случится, если…

Она снова посмотрела вниз.

— Там, наверное, насекомые кишат, черви ползают, да?

— Ну, да, все может быть, — нехотя признал он.

Она демонстративно уставилась ему пониже спины.

— Это у тебя пара рукавиц в заднем кармане?

— Нет, это я так рад, что ты уходишь.[15]

Подняв брови и поджав губки, она посмотрела на него в упор.

Он откашлялся.

— М-да, не смешно. Вот, держи рукавицы.

Каждую полусгнившую сваю нужно было очистить от травы и мха, а потом извлечь из песчаного фунта. Софи стояла во рву, уперев ноги в каменные стенки русла, а он склонился сбоку; сваи приходилось толкать по одной, чтобы выдвинуть на свободное место, где сподручнее было ухватиться; потом, кряхтя и пошатываясь, они вместе брались за концы и вытаскивали бревно на берег. Откатывать в сторону решили потом или вообще на другой день.

Ему показалось, у нее вырвался сдавленный стон при виде прыснувших во все стороны мокриц, но после этого она будто бы перестала замечать многочисленных насекомых, попадавшихся им на глаза.

— Ай! — взвизгнула Софи, когда у них из-под ног разбежался целый выводок крошечных коричневых полевок.

Она отпрянула, но тут же застенчиво улыбнулась и снова ухватилась за бревно.

Древесина сильно отсырела и, вопреки его прогнозам, оказалась почти неподъемной. Ему приходилось тяжелее, потому что он тянул вверх и вбок, но, к его изумлению, она тоже работала с усердием и не жаловалась. Стояла жара, с них градом катился пот. Она как можно выше закатала рукава, но это не помогло.

Задев концом бревна футболку и увидев темное буро-зеленое пятно, она чертыхнулась.

Потом, тяжело дыша, взглянула на него. Вытерла рукой нос и показала пальцем в рукавице на футболку.

— Ты ведь ничего такого не подумаешь, если я ее сниму?

О господи, подумал он.

— Честное скаутское, — сказал он, отдавая салют. Он и сам подумывал снять рубашку — это была старая ковбойка дяди Джеймса, с потрепанным воротом и манжетами, — но теперь это могло бы выглядеть, ну, как будто он что-то там замышляет. Лучше уж просто расстегнуть еще одну пуговицу и повыше закатать рукава.

Она сняла рукавицы, потом скрестила руки под грудью и стянула футболку через голову, оставшись в белом кружевном лифчике.

Твою ж мать. Это было просто великолепно; футболка зацепилась за голову, то бишь за «конский хвост», и ему представилась прекрасная возможность безнаказанно полюбоваться прекрасной, слегка загорелой грудью идеально округлой формы, пока Софи, проклиная все на свете, дергала ворот футболки. В конце концов показалось ее лицо — разгоряченное, красное и сердитое.