Ночные грехи - Тэми Хоуг

ребенок исчез

невежество не значит невинность, но ГРЕХ

День 1-й

21.22

— 7 °C

— Дети ведут себя совершенно непредсказуемо, — сказала Натали. Она возилась на кухне, делая бутерброды с индейкой. Рядом шипела и плевалась кофеварка. — Я помню, как Трой выкинул однажды номер. Ему было лет десять или одиннадцать. И он решил ходить по домам и продавать подписку на газеты, потому что так он мог выиграть гоночный автомобиль с дистанционным управлением. Он был так захвачен идеей выиграть этот приз, что даже и подумать не мог, чтоб позвонить из школы и предупредить нас, сказать, чем он занят. Позвонить маме? Зачем я должен звонить ей, когда я вижу ее каждый день?

Она неодобрительно покачала головой и разрезала бутерброд наискосок от угла до угла хлебным ножом размером с садовую ножовку.

— Это было, когда мы жили в Близнецах, а там как раз начался разгул бандитизма, особенно в Миннеаполисе. Ты не можешь себе представить, о чем я думала, когда Трой не пришел домой ни в пять тридцать, как положено, ни позже.

Нет, я могу. Те же самые мысли крутились бесконечной петлей ужасов в голове Ханны. Она ходила взад и вперед по другую сторону барной стойки, слишком возбужденная, чтобы сидеть. Она не смогла даже заставить себя переодеть одежду, в которой была на работе. Толстый свитер источал слабый запах пота от стресса и напряжения, полученных в борьбе за жизнь Иды Берген. Ханна так и оставалась в черных рейтузах, которые кусались на талии, и в длинной шерстяной мягкой юбке со складками. Она сняла ботинки у двери только по привычке.

Ханна продолжала бесцельно бродить по кухне, скрестив руки в символической попытке сдержать себя, и не спускала глаз с телефона, который по-прежнему хранил молчание под настенным списком телефонных номеров. Мама — больница. Папа — офис. 911 для чрезвычайной ситуации. Все написал Джош, яркими маркерами. Его домашний проект недели безопасности.

Волна паники снова накрыла ее с головой.

— Слушай, я просто обезумела, — продолжала Натали, наливая кофе. Она добавила по капле обезжиренного молока в каждую чашку и поставила их на барную стойку рядом с тарелкой с бутербродами. — Мы вызвали полицию. Джеймс и я поехали искать его. А потом мы, черт возьми, чуть не задавили его. Вот так его и нашли. Он ездил в темноте на велосипеде, настолько одержимый желанием выиграть эту чертову игрушку, что даже не пытался следить за движением.

Ханна взглянула на Натали, когда молчание затянулось и она поняла, что та ожидает ее реакции.

— И что ты сделала?

— Я выскочила из машины, разъяренная, как фурия, раньше, чем Джеймс смог припарковаться, крича во всю глотку. Мы были прямо перед синагогой, а я орала так громко, что раввин выбежал наружу. И что же он видит? Он видит, что какая-то сумасшедшая темнокожая женщина вопит и трясет этого бедного ребенка как тряпичную куклу. Тогда он возвращается вовнутрь и вызывает полицейских. Они прилетели с огнями и сиренами и все такое. Прямо «Девять ярдов», да и только. Конечно, к тому времени я уже обнимала этого мальчика и кричала, продолжая рыдать. Мой малыш! Мой мальчик! — Натали завизжала хриплым фальцетом, размахивая руками. Затем она закатила глаза, скривила губы и покачала головой. — Оглядываясь назад, я думаю, что нам не следовало бы, вероятно, наказывать Троя. Вполне достаточно было запретить делать так впредь.

Ханна снова ушла в себя. Она уставилась на телефон, как будто желала заставить его зазвонить. Натали вздохнула, понимая, что на самом деле она уже ничего не сможет сделать, чего бы она уже не сделала. Она сварила кофе и сделала бутерброды не потому, что кто-то был голоден, а просто потому, что это был обычный, нормальный поступок. Она болтала без умолку, пытаясь отвлечь Ханну и заполнить зловещую тишину.

Она обошла барную стойку, положила руки на плечи Ханны и подтолкнула ее к табурету.

— Сядь и съешь что-нибудь, моя милая. У тебя уровень сахара в крови, должно быть, уже в минусах. Удивительно, что еще стоишь на ногах.

Ханна пристроилась на краешке табурета и уставилась на тарелку с бутербродами. Несмотря на то что с ленча у нее не было ни крошки во рту, она не чувствовала ни малейшего желания поесть. Она понимала, что должна попытаться — ради нее самой и потому, что Натали взяла на себя все заботы о ней. Она не хотела обидеть Натали. Она не хотела никого подводить.

Ты уже успела сделать это сегодня.

Она потеряла пациента. Она потеряла Джоша.

Телефон молчал.

В гостиной, где телевизор бормотал что-то сам себе, проснулась Лили и слезла с дивана. Она заковыляла на кухню, потирая один глаз кулаком, в другой руке она сжимала плюшевого далматина в ошейнике. Сердце сжалось в груди Ханны, когда она наблюдала за дочерью. В полтора года Лили оставалась совсем малышкой, воплощением сладости и невинности. У нее были светлые, как у мамы, кудри и голубые глаза. Никакого сходства с Полом, ни в коем случае — факт, на который Пол не обратил внимание. После всех унижений, которые он должен был выстрадать в долгом усилии зачать Лили, он, по-видимому, думал, что у него есть право иметь дочь, похожую на него.

Мысли о Поле заставили Меган только яснее осознать, что телефон молчит. Пол не позвонил, даже притом что она оставила несколько безумных сообщений на его автоответчике.

— Мама? — пролепетала Лили. Она дотронулась до нее свободной рукой, без слов давая команду взять ее на руки.

Ханна подчинилась с готовностью, крепко прижала к себе дочь и уткнулась носом в маленькое тельце, которое пахло зубным порошком и сном. Она хотела, чтобы Лили была как можно ближе, боялась выпустить ее из вида с момента, как привезла ее домой от няни.

— Привет, сладкий пирожок! — прошептала она, раскачиваясь вперед и назад, ощущая комфорт от теплого тела, одетого в фиолетовую шерстяную пижамку. — А тебе полагается спать.

Лили как будто не услышала замечание и хитро улыбнулась, отчего на щечках у нее появились ямочки.

— Где Джош?

Улыбка застыла на лице Ханны. Ее руки непроизвольно напряглись.

— Джоша нет здесь, сладенькая.

Паника ударила ее как таран, разбивая последнее сопротивление. Она устала, и ей было страшно. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь был рядом, сказал ей, что все будет в порядке, и имел в виду именно это. Она хотела, чтобы сын вернулся, а страх исчез. Она прижала Лили и плотно зажмурилась, чтобы сдержать слезы. Такие же едкие, как кислота, они все же выскользнули из глаз и побежали по щекам. Низкий, мучительный стон вырвался из ее больного горла. Лили, напуганная и недовольная тем, что ее сжали слишком плотно, тоже начала плакать.

— Ханна, дорогая, пожалуйста, сядь, — сказала Натали мягко, подталкивая ее к небольшому двухместному дивану. — Сядь. Я принесу тебе что-нибудь выпить.