Мухи - Максим Кабир

«Зато не отвиснут», – утешала себя Саша, исследуя у зеркала молочные железы.

Леша, обласканный аж шестью бывшими девушками, на Сашину грудь особого внимания не обращал, что ее неимоверно оскорбляло. Словно и не существовало груди: плоскость, доска.

Рома разделся до плавок и побрел к реке.

– Горячая! – известил он.

«Красивые плечи», – оценила Саша, щурясь на него, уходящего в воду.

– Ну же! Идем!

Река обволокла щиколотки, колени, бедра. Саша зажмурилась, пискнула, ныряя. Дно было гладким, шелковистым. Тело почти сразу привыкло к температуре воды, девушка поплыла брассом.

– Наперегонки! – крикнул Рома.

И, конечно, выиграл – с такими-то ручищами!

Они резвились, плескались в мягком течении, а яхт-клуб на берегу напоминал поместье из готических романов. Заброшенный сад, древний фамильный особняк, призраки, вздыхающие по былым денькам. Античные статуи оживают ночью, держат тайный совет у фонтана. Вон та юркнувшая тень – силуэт промышленника Махонина, он сутулится за постаментом и серчает: «Детишки! Утопиться старику не дают!»

Сигая в глубину с красивых плеч Ромы, она подумала, что это лето – рубеж, что после все будет иначе. Хорошо, головокружительно хорошо, но уже не так.

– Ух! – Она растянулась на покрывале, подставила солнцу ребра в капельках влаги. Солнцу и Роме, который сел рядом по-турецки с соломинкой в зубах.

– Как же я все-таки люблю наш город! Где еще найдешь вот такое?

Она показала пальчиком на яхт-клуб.

– Заброшки есть везде.

– Не такие! Везде – все не такое.

– Не уехала бы, подвернись шанс?

– Уехала. Но скучала бы сильно.

– Я его тоже люблю. Хотя порой он кажется чудовищем.

– Шестин? – Саша вскинула брови. – Этот открыточный лубочный прянично-конфетный городок с церквями на каждом метре?

– Угу. Ты была в лесу за мужским монастырем?

– Конечно! Мы там с дядей Альбертом грибы собирали. Красивейшие места.

– Я в тринадцать туда с родителями ездил, на папиной «Волге». И к нам привязалась компания отморозков. Просто так, без повода. Они оскорбляли нас на расстоянии, говорили гадости. Папа хотел разобраться с ними, но мама стала умолять его уехать, и мы сели в машину. А те сволочи… они погнались за нами. Ехали на «запорожце», подсекая, и угрожали битами. До самого города.

– Ужас! – произнесла Саша.

– Я думал, что на центральном проспекте они отстанут, ведь там прохожие, машины. Но они ехали хвостом, сигналили, махали своими палками. И никто будто бы не видел, хотя было много людей, и полиция проезжала мимо. А потом они отстали. Им надоело. Я год высматривал их в толпе, среди пассажиров в автобусе, в магазинах. Я тогда понял, что город может быть чудовищем. Безразличным и жестоким.

– Надеюсь, эти идиоты врезались в столб на первом же повороте.

– Мир не настолько справедлив.

– Так это они снятся тебе в кошмарах?

– Да, – признался он. – Четверо уродов. Бит-квартет «Секрет».

Рома лег на живот, локоть коснулся ее теплого мокрого бока.

– Красивый шрам.

– Из-за него я пропустила последний звонок. – Саша зло хлопнула по животу. – До сих пор обидно.

Она прикрыла веки, разрешая ему смотреть, изучать ее тело, родинки, впадинки, выпуклости, волоски.

– Почему вы расстались? – спросил он.

– С кем?

– С твоим парнем. Я видел его на фотке.

«Черт, – подумала она, – неужели не удалила?»

– Потому что он мудень.

– Зачем же ты с ним встречалась?

– Потому что я тоже мудень. Иногда.

– И долго вы?..

– Полгода. А ты? – Она ускользнула от разговора о Леше. – Ты почему без девушки?

– Приглядываюсь. Ищу.

– И как? Удачно?

– Более чем.

Что-то заслонило солнце, ее ресницы встрепенулись, но веки остались сомкнутыми. Она почувствовала: Рома нагибается над ней, выше, ниже. Она разжала губы, затаила дыхание. Тысячу лет ее никто не целовал…

– Как насчет заплыва?

Она распахнула глаза. Солнце спрятало облако. Рома пританцовывал у воды, разминался.

«Дурак», – сказала Шура недовольно.

Было бы романтично поцеловаться здесь, в декорациях к мистической мелодраме.

Она глотнула солоноватой воды из бутылки, встала, и солнце снова зазолотило речную рябь.

До трех часов они плавали, ели пирожки, смеялись и болтали, одни-одинешеньки под бездонным небом, как робинзоны, спасшиеся после кораблекрушения.

Статуи, коренные обитатели этого острова, взирали на них из джунглей.

В подъезде Рома попросил ее подождать и ушел по тамбуру к первой квартире. Саша оперлась о велосипедный руль, вытряхивала песок из сандалии. Прокручивала мысленно поездку к реке. Легкие толчки волн, невесомость, взъерошенный Рома ракетой выпрыгивает из воды, брызгается и смеется.

Давно она не чувствовала себя такой живой, беспечной.

«Если бы не дом, – подумала она, – мы бы не встретились».

Однажды дядя Альберт сказал, что есть пары, созданные друг для друга, как детали пазла или половинки амулета. Но не всем дано повстречать свою половину, хотя судьба всегда предоставляет шанс. Мы проходим мимо тех самых в гуще прохожих, на улице, мы держим под руку жен или мужей, но что-то ощущаем – мимолетное, смутное. Сердце екает, мы идем своей дорогой, выбираем свой вариант будущего. И тропы не соединяются.

«Вот бы понять, – размечталась она. – Вот бы знать точно».

Солнце озаряло подъезд, изолируя темноту в длинных тамбурах. Позади Саши, на площадке между этажами, стояли люди. Настоящее столпотворение для их подъезда.

Фигуры отражались в велосипедном зеркале. Лучи подсвечивали их со спины и не позволяли рассмотреть лица. Саша оглянулась – поздороваться.

Площадка была пуста, люди ушли вверх по лестнице. Мелькнул темный рукав. Зашаркали ноги.

«Как быстро они смылись», – поразилась Саша. Она глядела в пролет. Вверх, откуда столетие назад рухнул на бетон художник Виктор Гродт. Вдоль изгибающихся перил проскользнула тень, за ней вторая, третья. Шесть человек гуськом проследовали на последний этаж. И еле слышное шуршание ног было единственным звуком, сопровождающим шествие.

«Разве компании ходят так тихо?»

Ей стало не по себе, неразговорчивая процессия напомнила о похоронах. Соблюдающие почтительную тишину родственники, мужчины, несущие гроб. Ноша затеняет их лица и плечи.