Свадьба во спасение - Эмма Дарси

Они взяли меня в этот дом, чтобы я следила за тем, чтобы в нем все было в порядке. И не один из них не одобрил бы обмана хорошего человека.

Обман… Какое ужасное слово… Она жила с чувством вины все последние недели, вины, смешанной с опьяняющей радостью оттого, что у нее будет ребенок Джонни — его частичка, которая всегда будет с ней. Но обман…

Эвелин уперлась руками в пышные бедра. Ее массивная грудь ходила ходуном, подбородок круглого лица гордо поднят.

— Я живу в Гундамурре всю свою жизнь. Скоро уже пятьдесят лет. Я служила вашим родителям со всей своей любовью и преданностью. Они всегда были для меня примером. Можете выгнать меня, мисс Меган, ваш отец дал вам такое право…

Гундамурра без Эвелин?!

— ., но пока я здесь, я не буду стоять в стороне и наблюдать, как вы водите за нос мистера Джонни, особенно в том, что для него так важно.

Его ребенок…

И мой тоже, с яростным чувством собственницы мысленно поправила ее Меган.

— Не рассчитываешь же ты, что я сообщу ему эту новость, как только он выйдет из самолета и ступит на землю? — все еще пыталась открутиться Меган.

— Вы уже должны были сообщить ему, — последовал осуждающий ответ. — С каждой минутой вы делаете ситуацию хуже и хуже. Более нечестной. Более обидной.

Меган поняла, что, если она не пообещает сама рассказать Джонни, Эвелин сделает это прежде, чем накормит его своим морковным пирогом.

По мнению Эвелин, дочь Патрика не может поступать так, как поступает Меган, — это нарушает те традиции честности и справедливости, которые всегда царили в Гундамурре. Именно они научили Джонни верить — в Патрика, в людей, в себя. И отец оставил ее хранительницей этих традиций.

— Мне жаль, что я разочаровала тебя, Эвелин.

Эвелин тяжело вздохнула.

— Я думаю о ваших родителях, мисс Меган.

Они сказали бы вам то же самое, что говорю я.

Откройте правду и уже тогда решайте, как поступать дальше.

Теперь у нее нет другого выбора.

— Вечером. Я скажу ему вечером. — пообещала Меган.

Эвелин на миг задумалась, потом кивнула.

— Я сразу пойму утром, сказали вы или нет, предупредила она. — Мне и так будет тяжело смотреть мистеру Джонни в глаза сегодня…

Слава богу, короткая передышка.

Все-таки у нее будет немного времени, чтобы понять, как Джонни к ней относится, как надолго он собирается остаться в Гундамурре, узнать, какие у него карьерные планы. Меган хотела быть готовой к любым неожиданностям, прежде чем сообщить ему новость, которая неизбежно изменит жизнь их обоих, к любым вопросам, которые Джонни может задать ей.

Все-таки слова Эвелин задели ее совесть. Меган понимала, что они полностью справедливы., Джонни не захочет, чтобы его ребенок рос без отца, как сам он когда-то, а это значит, что ей придется поделиться. Она не может отказать ему в той роли, которую он, несомненно, захочет играть в жизни ребенка.

Что же она натворила в своем эгоистичном стремлении добиться желаемого?

Один безрассудный поступок. Одна заведомая ложь.

Но она ни о чем не жалеет, потому что хочет этого ребенка.

Что-то случилось.

Даже великолепный морковный пирог Эвелин не мог унять тянущего ощущения в желудке Джонни. То, что Меган была напряжена, его не удивляло — она всегда была напряжена, когда он приезжал, но Эвелин? Обе женщины старались не встречаться с ним взглядом, так же как и между собой, демонстрируя при этом пылкую радость по поводу его приезда и немедленно заполняя любую паузу вопросами о съемках, полете, о том, не видел ли он в Сиднее Рика и Митча.

Случилось что-то очень плохое, и они пытаются скрыть это.

Проблемы на ферме?

Джонни едва заставил себя проглотить кусок пирога, запил его чаем, каждое мгновение ожидая, что сейчас топор опустится на его голову.

А ведь его сердце пело от радости, когда он приземлился и увидел рядом с «лендровером»

Меган, встречавшую его. Хотя на ее голове была шляпа, ее роскошные волосы были распущены по плечам, и он решил, что это знак, что она хотела доставить ему удовольствие… как женщина.

Стоило ему выйти из самолета, как ноги сами понесли его к Меган, все ускоряя и ускоряя ход.

Но она сухо и официально поприветствовала его, протянув руку, и он был вынужден опустить руки, уже готовые схватить ее в объятия и крепко прижать к себе.

Улыбка Меган тоже была натянутой и официальной.

Она просто должна привыкнуть, что я снова здесь, сказал себе Джонни. Дай ей время расслабиться.

Теперь же она без умолку болтала неестественно звонким и восторженным голосом, а Эвелин угрюмо и молча наливала ему чай. В ее темных глазах не было ни привычного блеска, ни радости от встречи. Беспокойство и тревога витали в воздухе. Как будто невидимое чудовище, каждую минуту увеличивающееся в размерах, было готово в любую минуту запустить в него когти, как те чудовища, которые подстерегали его в детстве в чулане, в который его запирали приемные родители за малейшую провинность. Чтобы отогнать их, он мысленно сочинял музыку, но это чудовище, похоже, музыкой не проймешь.

В конце концов Джонни не выдержал.

— Скажите мне, черт возьми, что случилось?! сорвался он.

Обе женщины испуганно замолчали, но ни одна не стала отрицать, что что-то действительно произошло. Чудовище приобрело просто невероятные размеры.

Эвелин посмотрела на Меган.

Меган походила на соляной столп. Даже ее роскошные волосы повисли безжизненными прядями, серые глаза утратили прозрачность и стали как будто матовыми.

— Эвелин… — обратился Джонни к экономке.

Эвелин, относившаяся к нему всегда с материнской любовью и стремящаяся выполнить любое его желание, отрицательно покачала головой.

— Это не я должна вам рассказать, мистер Джонни. — Еще один выразительный взгляд на Меган.

В кухне Эвелин всегда царила легкая и дружеская атмосфера. Это было сердце дома, так всегда считал Джонни.

Что сделала Меган, чтобы все так изменилось?

Патрик не одобрил бы таких перемен.

Не такая атмосфера должна царить в Гундамурре.

Джонни поклялся, что сделает все, чтобы восстановить ее. Что бы ни происходило здесь, он должен положить этому конец и все исправить.

Меган вышла из своего заторможенного состояния, и Джонни перевел на нее взгляд, требуя ответа. Он не позволит ей увильнуть. Пусть ей принадлежит пятьдесят один процент, но он тоже имеет права.