Мы никогда не расставались - Ирина Лазарева

— Как! За что?! — в один голос воскликнули Алексей и Вазген.

— Этого мне разузнать не удалось. Знаю только, что их отправили на фронт рядовыми. А не случись войны, так бы и пропали в лагерях.

Алексей в сильном волнении прошелся по проходу между койками, а когда вернулся, выглядел помрачневшим и озабоченным.

— Миша, ты Смурова встречал? — спросил он.

Приступ мучительного кашля, овладевший в это время Захаровым, при последнем вопросе внезапно прекратился, как по приказу, и больной ошеломленно воззрился на Алексея:

— Откуда ты знаешь?

— Догадываюсь.

— Ты думаешь, он к этому причастен?

— Я в этом почти уверен. Когда ты его видел?

— Еще до ареста ребят. То, что он особист, я от них же и узнал. Вообще разговоры о Смурове служили им неистощимой темой для веселья. Дошли слухи, что после училища он женился — влюбился в какую-то вертушку, а та позарилась на положение адмиральской невестки, только потом преспокойно сбежала с одним шаромыжником из гражданских, прихватив солидную долю адмиральского барахлишка. Чем история закончилась, никому не ведомо, да и времени с тех пор прошло порядочно, но стоило ребятам представить влюбленного и обманутого Смурова, их немедленно начинало корчить от смеха. Вот как нахлещутся, так кричат: «Полундра! Смуров идет!», и ну хохотать. Я все пытался их вразумить: «Молчите, дураки. С огнем играете». Видел я однажды, как особисты зверски забили сапогами офицера до полусмерти, а потом, словно это мешок с костями, а не человек, бросили в машину и увезли.

Да, о чем это я? Была у нас любимая забегаловка на Литейном, мы там встречались раз в месяц, чтобы посидеть спокойно в мужской компании. Вот сидим мы как-то, уже поддатые, опять же училище вспоминаем, забавы наши совместные, вас, всех ребят, добрались до Смурова и зашлись хохотом чуть не до самозабвения. Поднимаем головы, а он перед нами сидит. Папироску запалил, смотрит с желчным таким прищуром и ухмылочка на лице змеиная. Я, признаться, в первый момент его не узнал, — такой он стал весь гладкий, лощеный, самоуверенности хоть отбавляй, форма с иголочки и сидит на нем как влитая.

«Рад, что вы меня не забыли, — говорит и пускает нам дым в лицо, нахально так, с пренебрежением. — Представьте, и у меня сохранились о вас самые теплые воспоминания. Тем больше удовольствия от нашей встречи».

Полежаев уставился на него и выдает спьяну: «А знаешь, что говорит Ароян в таких случаях? «Помянул собаку, — бери палку». Палки у меня под рукой нет, зато есть кулаки. Так что вали отсюда, пока я твою подлую харю не расквасил! Будут тебе еще воспоминания!». И лезет на него через стол. Тот даже не сморгнул. Сидит и улыбочкой своей дрянной улыбается. Щербин тоже завелся и вскочил. Ну, думаю, сейчас начнется заварушка. И началось — подлетают к ребятам два молодчика в лейтенантской форме, выворачивают им руки за спину и лицом обоих в стол. Уж на что Полежаев в теле и при всех своих мускулах и габаритах, и тот трепыхнуться не смог. Кругом много народу было из военнослужащих, но все сделали вид, что ничего не происходит, никто и пикнуть не посмел. Я торчу столб столбом и в отупении смотрю на эту картину, а Смуров наслаждается в открытую. Потом встает неторопливо, подходит ко мне и говорит: «Ну что, Захаров, и тебе хочется научить меня уму разуму?». Глянул я ему в глаза, и все у меня внутри разом вымерзло, смолчал я и голову перед ним опустил; наверное, проснулся во мне в тот миг инстинкт самосохранения, потому что, сколько бы он ехидно не улыбался и не ерничал, глаза у него были абсолютно мертвые. Такие глаза убивают всякую надежду, и понял я, что если только вылетит из моего горла хоть единый звук, то и меня бросят на пол и отделают ногами до беспамятства.

«То-то, — говорит, — хоть один сообразительный нашелся. Отставить, товарищи лейтенанты! Мне еще представится случай с ними побеседовать».

Те ребят выпустили, саданув их под дых напоследок, и все трое удалились.

Вскоре Полежаева и Щербина арестовали. Я был твердо уверен, что именно Смуров приложил к этому руку, а потому и сам со дня на день ожидал ареста. На Юле из-за этого я так и не женился и потерял ее в конце концов. Но меня почему-то не тронули до самой войны, только вот в октябре вдруг сняли с корабля, назначили командиром стрелкового подразделения морской пехоты и бросили сюда, под Тихвин. А какая из меня пехота? Опыта никакого, даже теоретических знаний по тактике ведения сухопутного боя не было.

Знаю, что Тихвин отстояли, только бойцов моих много полегло, и все из-за меня, бездарного командира, а сам я в госпитале оказался. Так что судите сами.

— Не думаю, что в твоем случае виноват Смуров, — сказал Ароян, в то время как Алексей хранил молчание в глубоком раздумье. — Тогда надо было мобилизовать все силы, многих офицеров перебросили в морскую пехоту.

В июле еще хуже было. Во время высадки десанта на острова Лункулансари и Мантсинсари по той же причине погибли почти все командиры, а десантная операция не имела успеха. Большинство офицеров вышло из военно-морских училищ в марте этого года и не было подготовлено к боевым действиям на суше.

А Смуров, представь, здесь околачивается. Ведет дознание по делу об исчезновении транспортного судна.

— Что?! Смуров здесь? — вскрикнул Захаров. — И вы с ним разговаривали?

Бьюсь об заклад, что он сюда по ваши души явился!

— Ничего он нам не сделает, — сказал Алексей, — кишка тонка. Я его припугнул. Он-то знает, что я слов на ветер не бросаю, поостережется нам вредить.

Глаза у Захарова сделались круглыми, он сел в койке, несмотря на слабость, до того слова Вересова поразили его:

— Ты?! Припугнул Смурова?!

— С чего ты так взвился? Ну да. Назвал его скотиной, кем он и является, и как следует ему пригрозил.

— А он?

— А что — он? Проглотил, утерся и убрался восвояси.

— Погоди, погоди, я, наверное, чего-то не понял. Ты его оскорбил, угрожал ему, а он смолчал и ушел?

— Ну да, черт возьми! Что тебя так удивляет? Да он меня боится!

Захаров разразился лающим из-за кашля смехом, без всякой веселости, страдальчески сморщился, затем придвинулся к Алексею, и, опасливо озираясь, заговорил свистящим, возбужденным шепотом:

— Да ты, Вересов, как есть ума лишился. Он никого не боится. Дергаешь смерть за усы? Они ведь, сукины дети, нас ни во что не ставят. Им можно все. Все! Ты понял? У них власть, полномочия. Захочет Смуров, и скрутит в бараний рог любого из нас, просто так, из прихоти, и ничего ему за это не будет, ничегошеньки! Ты его мордоворотов видал? Ведь это звери натуральные, их так и набирают из психопатов всяких и выродков. А ты куда смотрел? — напустился он на Арояна. — Чего ты ему позволяешь задираться? Беспечность ваша и самонадеянность до добра не доведет. Не пойму, почему он стерпел от тебя, Вересов. Хотя догадываюсь. Я-то имел случай убедиться, насколько он злопамятен. Он теперь затаился, а после отомстит. У него к тебе, Алеша, особый счет, это ясно как день. Ты его сначала пригрел, а потом вышвырнул. Оттого он тебя пока не трогает, расправится сначала с твоими друзьями, чтобы тебе побольнее было, а уж потом до тебя доберется. Говорю тебе, он такой же садист и подонок как те. Они все такие. Он самое интересное, изощренное напоследок для тебя приберег, а потом-то и покуражится, натешит вволю свое самолюбие. И ты поберегись, Ароян, ведь именно ты его разоблачил тогда, я уверен, что этот гад в первую очередь тебе припомнит свое счастливое детство.