Полночная ведьма - Пола Брекстон

Брэму довелось бывать в мастерских нескольких художников, некоторые из них принадлежали живописцам, в других работали скульпторы, но он никогда в жизни не видел ничего похожего на студию Мэнгана. Должно быть, вначале на ее месте были две большие комнаты, находящиеся в задней части дома, но затем разделявшую их стену, а также двери и противоположную стену второй комнаты сломали – так получилось что-то похожее на ветхий зимний сад.

– Свет! Свет, мой юный друг, – объясняет Мэнган, широким взмахом руки обводя разрушения, произведенные им в старом доме. – Художник не может работать без света. Искусство не может рождаться в темноте. Какое значение имеют комфорт, условности и имущество по сравнению с ценностью творчества? Все должно быть подчинено требованиям искусства. И тут не может быть никаких полумер.

Этот человек способен только на крайности, – думает Брэм. – Его художественные воззрения, его политические взгляды, его личная жизнь, даже то, как он двигается и говорит, – все это он доводит до крайности. Так стоит ли удивляться тому, что его работы так необычны? Но где здесь первопричина? Он ли определяет характер своих произведений или, наоборот, характер творчества определяет его натуру? Если я долго проживу рядом с ним, не стану ли я тоже человеком крайностей? Не усилит ли мое пребывание в его обществе и без того свойственную мне одержимость искусством, так что оно меня поглотит, как поглотило его? Я и сейчас уже очень к этому близок. Станут ли мои картины от этого лучше или же я просто превращусь в еще менее уравновешенного человека?

Мэнган ваяет скульптуры из камня. На скрипучих, прогибающихся под их весом половицах расставлены огромные глыбы светлого известняка, добытого в каменоломнях под Портлендом. Сквозь щели между половицами видны толстые подпорки, поддерживающие пол студии, чтобы камни не провалились в подвал. Двух кусков известняка резец скульптора еще не касался, на третьем видны сколы и борозды, свидетельствующие о том, что работа над ним была недавно начата. Еще одна глыба уже грубо обтесана, и понятно, что это будет фигура полулежащей женщины. На том конце студии, где сломана наружная стена, находится несколько меньших по размеру скульптур разной степени готовности, все в стиле Мэнгана, который не спутаешь ни с каким другим, – угловатом, мощном, с гранями, от которых отражается свет, и выемками, в которых затаились загадочные тени. Пока Мэнган с удовольствием демонстрирует новому протеже свои работы, Перри усердно работает, готовя камень и затачивая инструменты в одном из темных углов студии. Глядя на Брэма, он улыбается ободряющей улыбкой.

Когда же он работает над своими собственными произведениями? Хотел бы я это знать. Неужели все здесь находятся под таким влиянием Мэнгана, что невольно… полностью поглощаются им самим и его искусством? Нельзя позволить, чтобы так случилось и со мной. Надо быть начеку.

Брэм все еще чувствует себя утомленным от недостатка сна. После ужина с семейством Мэнгана он удалился к себе и на новом месте начал работать над своей первой картиной. Он приступил к работе, полный радужных надежд, нанося краски на холст смело, уверенно и радостно. Но часы текли один за другим, а между тем образ, который он хотел передать, все ускользал. То, что он видел на холсте, и близко не подходило к тому, что он стремился изобразить. Раздраженный, он намочил тряпку скипидаром и стер неудавшуюся картину. Затем перевел дух, заставил себя успокоиться и начал все сначала. Еще два часа миновали в попытках написать на основе набросков полноценную картину, передав энергию и драматичность сцены, которую он помнил. Но все его усилия были тщетны. Он продолжал работать до самой ночи. Снова и снова смывая краски и начиная все заново. Каждый раз нанося мазки все с тем же упорством, но со все убывающей верой в собственный талант.

Сегодня он снова должен начать все сызнова. И возродить в себе веру в свои силы. Он делает шаг и дотрагивается до одной из скульптур Мэнгана. Поверхность камня кажется ему удивительно теплой. Отняв от нее руку, он видит, что его ладонь покрыта тонким слоем пыли. Пленка такой же пыли покрывает в студии Мэнгана все и всех.

– Итак, Брэм из Йоркшира. – Мэнган подходит к нему и мгновение стоит на удивление неподвижно. – Что ты думаешь о моих работах?

– Что о них думаю я? – Брэм ошеломлен. Рядом с ним стоит гений, он здесь, чтобы учиться у признанного мастера, и вдруг этот великий человек просит его, неопытного и никому не известного живописца, высказать мнение о своей работе.

– И говори без околичностей. – Мэнган опять быстро ходит по студии, время от времени беря в руки то резец, то молоток. – Я окружаю себя художниками, потому что мне хочется, чтобы со мной не соглашались, чтобы мое творчество подвергали испытаниям. Ну же, набросься на меня с критическими замечаниями. Осыпь жуткими насмешками. Но уверяю тебя – какие бы раны ты мне ни нанес, они только укрепят мою решимость. – Он устремляет на Брэма пристальный взгляд, требуя от него честного ответа.

– Ну, я…

– Давай, говори!

Брэм смотрит на стоящую перед ним скульптуру. В камне можно явственно разглядеть женскую фигуру, но то, что веками почиталось за норму, здесь утрировано, искажено, доведено до пределов. Части фигуры кажутся изваянными идеально: например, чувственный изгиб плеча, переходящий в верхнюю часть руки, но вдруг рука снова переходит в необработанный камень, как будто исходный материал не хочет полностью выпустить ее из своих глубин. Лицо статуи лишено черт, однако линия подбородка и широкий бледный лоб изваяны искусно и с любовью.

– Я думаю… я думаю, эта статуя совершенно необыкновенна, – произносит он наконец, касаясь ладонью колена скульптуры. – Она до умопомрачения смела и современна…

– Да, да, да, именно это уже много лет говорят о моих работах критики. Но как это произведение действует на тебя? Ты сам художник – так какие же чувства оно в тебе вызывает?

Брэму еще никогда не задавали подобных вопросов. Когда он был охвачен смятением, его мать, вероятно, об этом догадывалась, но она вовсе не ожидала, что он будет об этом говорить. А его отец вообще не придавал значения никаким чувствам.

Его работы пугают меня. Я нахожу их обескураживающими. Но как я могу ему это сказать? И почему они вызывают во мне такие чувства? Наверное, это как-то связано с испытываемым мною страхом перед моим неудержимым желанием творить и боязнью, что со временем это сделает меня таким же необузданным и сумасбродным, как и он сам. Впрочем, что с того? Интересно, чем бы я мог пожертвовать ради искусства?

– Оно вызывает у меня чувство… собственной незначительности, – признается Брэм.

Он сразу же понимает, что Мэнган разочарован таким ответом. Скульптор вздыхает и отворачивается:

– Ладно, не важно. Ты здесь человек новый. Наверное, с моей стороны было неучтиво…

Чего же он от меня ждал? Что хотел услышать? Да нет же, я веду себя глупо, если ищу одобрения. Наверняка путь к его уважению лежит через мои работы.

– Надеюсь, вы будете предельно откровенны, когда станете оценивать мое творчество.